"Эксодус". Одиссея командира - Йорам Канюк Страница 35

— Не придавайте этому значения, — сказала Рут. — Мы ведь только с виду похожи на обычных людей. На самом деле мы не люди, а ходячие трупы.

Смелую шестнадцатилетнюю девочку, у которой на груди была татуировка Feldhure А.13652 (о ней я уже упоминал), звали Агнес. Обычно она выглядела печальной и потерянной. Во сне она часто кричала, и Йоси несколько раз пришлось сидеть у ее изголовья и успокаивать. Он научил ее нескольким песням на слова Альтермана и Рахели. Ей нравился его голос, и она охотно у него училась. Когда позднее, во время атаки англичан, Агнес запела: «Я не пела тебе, страна моя, и не славила твое имя ни великими подвигами, ни трофеями на поле битвы…» ^[69] — она стала для Йоси образцом героизма, и отчасти он ей даже позавидовал. Кстати, может быть, именно за это дети его и любили — за то, что этот взрослый, сильный и опытный человек был способен завидовать не кому-нибудь, а именно им. Это вселяло в них чувство гордости.

Как-то раз, под вечер, возле одного из грузовых кранов Йоси увидел девочку лет двенадцати. Она стояла и, как зачарованная, смотрела на аккордеониста, который, не обращая ни на кого внимания, что-то наигрывал. Он делал это с таким видом, словно играл не для людей, а для рыб за бортом. «Между прочим, эта девочка хорошо поет, только стесняется», — сказал Йоси проходивший мимо пассажир. Через некоторое время на палубу вышли скрипачи. Девочка робко к ним подошла, дотронулась до одной из скрипок, будто хотела проверить, может ли она звучать, как аккордеон, и запела, слегка пританцовывая в такт. В этот момент на палубе работали две бригады дежурных, в каждой по сто человек, и все они, словно по команде, застыли на месте. От ее голоса по коже шли мурашки. С этого момента она стала на «Анне» чем-то вроде местной звезды. Со слезами на глазах, как будто в этот момент в ней ожила древняя горькая память ее народа, она спела на идише «Мой город в огне», затем какую-то песню по-румынски, а потом к ней присоединилась Агнес, и они с чувством — снова на идише — запели песню партизан: «Не говори, что мой конец настал и что не выйдет солнце из-за туч…» Они выучили ее, когда сидели в лагере для перемещенных лиц.

Когда они закончили петь, девочка смутилась и убежала в трюм, а несколько сотен людей, страдавших от голода и жажды, стояли на палубе и плакали.

Тем временем море снова разбушевалось, но, как ни странно, даже в таких суровых погодных условиях корабль, на котором почти не было профессиональных моряков, продолжал двигаться вперед. Это было настоящим чудом. Тем не менее они находились в пути уже слишком долго, гораздо дольше, чем предполагалось даже в самом их мрачном сценарии, и, когда они подходили к Турции, ситуация уже приблизилась к критической. Питьевая вода была почти на исходе, а та, что еще оставалась, стала мало пригодной, поскольку в ветхий водопровод проникла соленая вода, да и уголь почти кончился, так что приходилось бросать в топку доски, из которых были построены нары.

Йоси собрал корабельный комитет на чрезвычайное совещание, выставив на стол последнее угощение, которое еще оставалось на судне — соленые огурцы и сок. Однако не успели они к этому угощению притронуться, как послышался гул самолета.

Все бросились на палубу и увидели, что над «Анной» кружит двухмоторный самолет. Он снизился почти до высоты мачт, так что с палубы можно уже было разглядеть пилота, и просигналил: «Кто вы?» Йоси поднялся на капитанский мостик и просигналил в ответ: «Мы — грузовое судно». Летчик повторил вопрос. Йоси ответил: «Мы — грузовое судно, идущее под флагом Панамы. Водоизмещение — тысяча восемьсот тонн. Экипаж — восемнадцать человек. Плывем из Алжира в Александрию с остановкой в Александретте». После этого самолет улетел.

Надеясь, что пилот не заметил людей, живущих на палубе, Йоси решил маршрута не менять, но объявил, что с этого момента тем, кто живет в трюме, разрешается выходить на палубу только под покровом темноты. Тем не менее он опасался нападения англичан и попросил пассажиров на всякий случай вооружиться всем, чем только можно, будь то банки с консервами, уголь или ведра с нефтью. Его опасения оправдались. Когда стемнело и пассажиры начали выходить из трюма на палубу, в небе снова появились самолеты и «Анну» затопил ослепительный свет. Это были прожектора эсминца, плывшего рядом, которого они из-за ночной темноты не заметили. Многие из находившихся на палубе бросились врассыпную, но некоторые не испугались и запели «Атикву». Люди испытывали чувство подавленности и бессилия, но в то же время и гнев. Кто-то крикнул, обращаясь к Йоси:

— Знай, Амнон! Мы не позволим снова отправить нас в крематории!

Через какое-то времени самолеты улетели в сторону Сирии, а эсминец отошел от них на некоторое расстояние, но Йоси знал, что это всего лишь временная передышка.

Люди продолжали вооружаться и готовиться к нападению англичан, а он, позабыв обо всем, стоял на капитанском мостике и, напряженно вглядываясь в бинокль, пытался разглядеть на берегу гору Муса-Даг. Он увидел ее, когда они дошли до Антиохии. Гора находилась к северо-западу от города, и ее вершина, возвышавшаяся над уровнем моря на тысячу метров, была покрыта вечным, никогда не таявшим снегом.

Йоси вспомнил, как когда-то в Иерусалиме он и Цви Спектор читали вслух книгу о геноциде армянского народа, и вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Такого острого чувства одиночества он, пожалуй, не испытывал еще ни разу в жизни. Он командовал судном, на борту которого находилось около четырех тысяч «мусадагцев», и только от него одного сейчас зависело, будут они жить или умрут. Ему не от кого было ждать приказа или помощи, не с кем посоветоваться и разделить ответственность. Он был совершенно один. Наверное, так же одинок был Моисей, когда поднялся на гору Синай и увидел страну, в которую вел свой народ и в которую ему самому так и не довелось войти.

Пять тысяч армян, живших в анклаве на юге Турции, не желали оказаться изгнанными или убитыми, как их собратья в Армении; поэтому они взяли с собой то, что смогли унести, а также крупный и мелкий рогатый скот, покинули свои жилища и поднялись на гору Муса-Даг. Именно она и спасла их в конечном счете от турецкой резни. Западный склон этой высокой, «лысой» горы круто обрывается в море, и она стала для армян примерно тем же, чем в свое время была для евреев Масада. Стоя на капитанском мостике, Йоси хорошо видел в бинокль скалистые утесы у подножья, превращающие ее в неприступную крепость, а также тропинки, по которым когда-то поднимались армяне, и думал о Ханите, об Ицхаке Садэ, о том, что он может сделать для своего народа. Йоси понимал: как и армяне с Муса-Дага, он участвует в заведомо неравной битве, в которой небольшая кучка людей вынуждена противостоять огромной армии.

Он как будто воочию видел, как на вершине горы, напоминающей огромную пирамиду, сложенную из скал и камней, сидят несколько тысяч человек, как турки окружают их и злятся, что не могут до них добраться, и понимал, что, хотя эти события произошли давно, сегодня они, по сути, повторяются снова, ибо подобно тому, как тогда пять тысяч армян спаслись от уничтожения на горе Муса-Даг, так и сейчас европейские евреи пытались спастись от нового возможного холокоста на корабле, которым он командовал.