Всем штормам назло - Владимир Врубель Страница 35

17 апреля под вечер с поста увидели, как сквозь плавающие льдины к берегу пробирается вельбот с моряками в русской форме. Выбежавший из домика Бошняк встретил неожиданных гостей. Ими оказались моряки с корвета «Оливуца» во главе с командиром, капитан-лейтенантом Николаем Николаевичем Назимовым. Корвет из-за льдин остался у входа в бухту под парусами, а командир решил лично выяснить на посту о деятельности Амурской экспедиции. По заданию вице-адмирала Путятина он следовал в Петропавловск с запасом продовольствия. Узнав о случившейся трагедии, Назимов немедленно прислал с корвета врача и фельдшера со всеми необходимыми лекарствами и распорядился доставить на пост свежую провизию. Его матросы очистили от грязи помещения, перенесли тяжёлых больных в лазарет, нарубили дров. Всего этого больные люди на посту не могли сделать. Нужно ли говорить, как подбодрили команду поста забота и внимание товарищей!

Появились перелётные птицы, и охотники настреляли гусей и лебедей. Свежая пища была крайне необходима.

Бошняк изложил в рапорте причины невыполнения приказа начальника Амурской экспедиции, передал его командиру корвета и попросил доставить на Сахалин Орлова, которого направил туда Невельской. Назимов послал на «Иртыш» вместо больного командира своего старшего офицера Николая Матвеевича Чихачёва, а всех больных с транспорта разместил в своём лазарете.

2 мая бухта очистилась ото льда, и транспорт отправился на Сахалин. Вскоре в Константиновскую бухту вошёл барк «Меншиков» из эскадры Путятина, за которым вскоре должен был прийти фрегат «Паллада». В ожидании подхода фрегата моряки с «Меншикова» организовали рыбную ловлю, чтобы снабдить рыбой больных цингой. 23 мая в бухте бросила якорь «Паллада».

Когда Путятин узнал о случившемся в посту, он был потрясён. Будучи человеком религиозным, Ефим Васильевич решил поставить в память о случившейся трагедии часовню. Но обстоятельства помешали ему воплотить в жизнь своё намерение. Шла война, и требовалось строить укрепления, а не церкви. Этим он и занялся, развернув строительство батарей, прикрывавших вход в бухту. Для береговых батарей адмирал предполагал использовать орудия с «Паллады». О своём прибытии и намерениях укрепиться в Императорской гавани адмирал уведомил генерал-губернатора Восточной Сибири и Невельского. Он просил прислать продовольствие, одежду и необходимые материалы. Вернулись с Сахалина отправленные туда суда, чтобы снять пост майора Буссе. В бухте собрались фрегат «Паллада», транспорты «Двина», «Меншиков», «Иртыш» и корабль «Николай». Затем на шхуне «Восток» прибыл и сам генерал-губернатор Муравьёв. Все планы резко поменялись.

Бошняк, который держался молодцом в самое трудное время, теперь, когда все стали поправляться, заболел цингой. Видимо, сказалось невероятное нервное напряжение, в котором он находился долгие месяцы. Когда оно спало, наступила реакция организма, и он слёг. Усилиями судовых медиков болезни не дали развиться. Николай Николаевич Муравьёв, отдав должное мужеству лейтенанта, приказал ему сдать должность и отправиться в продолжительный отпуск до полного восстановления моральных и физических сил.

Сдав пост, в сопровождении своих верных спутников, казаков Парфентьева и Белохвостова, которых ему разрешил взять с собой генерал-губернатор, Бошняк направился на шхуне «Восток» в Де-Кастри, а оттуда к Петровскому зимовью.

Он не мог уехать, не попрощавшись с Екатериной Ивановной, не встретившись со взглядом её чудных голубых глаз.

Командир шхуны Воин Андреевич Римский-Корсаков, кстати, сам влюблённый в жену Невельского, пытался отговорить его от посещения Петровского: слишком сильным было волнение на море. Но Николай не послушал доброго совета, молодость часто бывает неосмотрительна.

Со шхуны спустили трёхлючную байдарку, и на ней Бошняк вместе со своими друзьями казаками направился к берегу.

Огромная волна перевернула байдарку. Оба его спутника погибли. Бошняк сумел выплыть в ледяной воде и был выброшен на берег прибрежными бурунами. Тела казаков не нашли. Судьба бывает жестокой и беспощадной.

Он повидал женщину, которую любил, но погубил двух товарищей, с которыми делил последний кусок сухаря, согревался их теплом, вместе рисковал жизнью. Это был ещё один тяжёлый удар по уже надломленной психике.

Через два дня после купания в холодной воде Охотского моря Бошняк ушёл на шхуне в Аян, навсегда простившись с семейством Невельских.

С отпускным билетом в кармане 9 июля он уже трясся верхом на лошади, направляясь домой, где не был несколько лет. Все невзгоды Сибирского тракта казались ему незначительными по сравнению с пережитым. Ему казалось, что он быстро миновал Якутск, позади остались величественная Лена, Иркутск. Он ехал, почти не делая остановок, переполняемый желанием скорее увидеть родных ему людей. Через пятьдесят три дня после выезда из Аяна показались вдали знакомые купола костромских церквей. Была уже полночь, когда он подъехал к воротам родного дома. Николай громко постучал, кто-то выглянул в окно. Ещё минута, и он обнимет родных.

Учёные считают резкую смену счастья на горе самым трудным психологическим моментом. Именно это и произошло с Бошняком. Описывая свой приезд домой, он заканчивал его так: «…Далее следовали горькие семейные обстоятельства, ещё не суждено мне было отдохнуть вполне».

Так и не отдохнув, вернулся он к месту службы. Невельских уже не было, они уехали в Петербург.

Бошняка назначили на корвет «Оливуца». На нём он ушёл в плавание в Кронштадт. На судне лейтенанту довелось выполнять обязанности вахтенного начальника, старшего штурмана и батарейного командира. Римский-Корсаков, который уже командовал корветом, остался им доволен. Он отметил, что у Николая Константиновича хорошие способности, он осваивает морскую службу быстрее, чем можно было бы ожидать, учитывая малый опыт его пребывания на судах. Мимо внимания командира корвета не прошло и то, что его подчинённый часто бывает рассеян и постоянно находится в подавленном состоянии духа. Римский-Корсаков посчитал, что это результат перенесённых страданий и трагических переживаний. Он полагал, что должно пройти много времени или появиться какое-то счастливое стечение обстоятельств, чтобы заставить офицера перестать постоянно думать о прошлом.

В Кронштадте Николая Бошняка назначили на фрегат «Илья Муромец», который отправлялся в плавание на Средиземное море. За всё, что лейтенант сделал для Отечества в Амурской экспедиции, его наградили орденом Св. Анны 3‑й степени. Генерал-губернатор Восточной Сибири граф Муравьёв-Амурский не забыл того, что увидел собственными глазами в Императорской гавани. По его ходатайству «в награду за особые труды и самоотвержение» Бошняку установили пожизненную пенсию в 350 рублей серебром в год. Невельскому дали пенсию в 2000 рублей. Но это закономерно: чем выше начальство, тем больше награда, даже тем, кто не покидал Петербурга. Председатель главного правления Российско-американской компании Владимир Гаврилович Политковский получил такую же пенсию за Амур, как и Невельской, несмотря на то, что видел реку только на карте в своём кабинете.

Во время службы на фрегате сослуживцы стали замечать странности в поведении Николая Константиновича. Офицерам показалось, что он страдал манией преследования. Его списали с судна и направили в Кронштадт.