С театра войны 1877-1878. Два похода на Балканы - Лев Шаховской Страница 35

– Как завидел наших на флангах, – докладывал офицеру вестовой, – тут он как вот бешеный заметался по редуту-то, и побежал, и побежал.

Раненых, по словам вестового, за весь день ни одного у нас не было, так как наступавшие солдаты находили на каждом шагу отличные прикрытия от пуль за каменьями. Но в опровержение слов рассказчика притащился в караулку, как раз на эти слова, один солдат, с трудом опиравшийся на ружье: он держал на весу левую ногу, лицо его было сине от холода и сырости, а на конце сапога виднелось большое красное пятно.

– Либо камнем, либо пулей, кто его разберет, – обратился раненый к товарищам, взявшим его под руки и помогавшим опуститься на пол.

– Тащи, тащи, не бойсь! – продолжал он, обращаясь к санитару, бережно снимавшему с него сапог. – Тащи! Не больно! – прибавил он еще раз, немного крякнув от боли.

У раненого оказалась оторванной часть мизинца на левой ноге, и это был, кажется, единственный раненый в деле завладения Златицким перевалом.

Часам к пяти вечера показались в ущелье остальные батальоны Гренадерского полка, и с ними подъехали к караулке генерал Курнаков и полковник Любовицкий. Узнав о завладении перевалом, Курнаков и Любовицкий немедля двинулись туда верхом, поднимаясь по крутой и скользкой тропинке на одну из лесистых шапок Балкана. До перевала было версты две приблизительно, и через полчаса пути мы из лесу выехали на длинную и узкую площадку, совсем обледеневшую, на которой дул сильный ветер, кружа в воздухе порошинки снега. Мы были на самой высокой точке Златицкого Балкана; небо было туманное, внизу под нами также густой туман лежал над ущельем и долиной по ту сторону перевала; только полукругами расположенные там и сям на одной высоте с нами горные гребни выделялись над туманом одинокими островами. Сзади нас быстро неслось густое облако, через минуту оно налетело на перевал, закутало нас словно густым белым паром, до того густым, что я не мог разглядеть фигуру в двух шагах от меня стоявшего полковника Любовицкого; через минуту облачко пронеслось далее, и очертилось снова перед нами несколько горных гребней, словно плавучих островов в широком туманном пространстве. Остальное было только небо, туман да холодный ветер, круживший порошинки снега. Что должен чувствовать здесь, подумалось мне, солдат, вставший сегодня в три часа ночи, сделавший по еле проходимой горной тропе 12 с лишком верст, полезший затем в огонь на этот обледенелый холм и принужденный заночевать здесь на холоде высоко под небом, где царят на просторе лишь природные космические силы? Я пристально стал вглядываться в группы солдат, завернутых в шинели и башлыки и теснившихся у костров, пылавших на дне турецких ложементов. Одни из солдат лежали у костра, безучастно глядя на огонь, другие стояли молча, греясь, третьи кипятили в манерках воду, бросая в нее сухари.

– Солдат в эту минуту, кроме сильного физического утомления, доходящего до одеревенения, ничего не чувствует, – обратился ко мне полковник Любовицкий, как бы отвечая на мою мысль. – Всякая чувствительность должна тут притупиться.

Казаки между тем донесли Курнакову и Любовицкому, что отступивший неприятель занял выход из ущелья по ту сторону перевала и поставил два орудия для обстреливания ущелья, что спуститься, следовательно, в долину, можно только с боем. Кроме того, в селениях, лежащих в долине, – Клиссикее и Челопеце находится до четырехсот зейбеков, а в самой Златице, по сведениям болгар, шесть таборов пехоты при шести орудиях. Курнаков и Любовицкий решили на основании этих сведений окопаться на перевале в ожидании последующих приказаний от генерала Гурко и занять пока пехотной цепью окрестные вершины, чтобы наблюдать всесторонне за долиной Златицы и вместе с тем предупредить туркам возможность обходного движения по горам. Любовицкий оставался на перевале до поздней ночи, отдавая приказания и лично проверяя исполнение их; он ходил сам в темноте на ближайшие высоты и объяснял людям, на что они должны обращать главное наблюдательное внимание. Я с удивлением глядел на этого худого, страдающего ранами полковника, на неисчерпаемую энергию человека, носящего две не закрывшиеся еще раны, полученные под Горним Дубником, и с рукой, опухшей от контузии. Не видя конца этим распоряжениям и приказаниям и спасаясь от холода, я спустился кое-как в темноте по скользкой тропинке снова к караулке, где, дождавшись утра, направился сегодня с рассветом назад в Этрополь, чтобы не опоздать к делу на перевале Стриглова Балкана на горе Шандорник.

До настоящей минуты все, что произошло на перевале Стриглова хребта, сводится к следующим общим чертам: турки заняли гребень одной из гор Стриглова хребта, именно гребень горы Шандорник, по которой проходит вьючная дорога на Араба-Конак. На гребне Шандорник турки возвели семь редутов, снабдив их орудиями и неизвестно до точности, каким количеством войска. С этой горы турки находятся в непосредственном сообщении со своим главным операционным базисом в Балканах – Араба-Конаком, лежащим на Софийском шоссе по ту сторону перевалов. Следовательно, осаждая Шандорник, русские войска борются с передовой позицией Араба-Конакских укреплений, преграждающих торную дорогу в Софию. Осада Шандорника началась уже три дня тому назад, причем главное внимание было обращено на то, чтобы громить неприятельские редуты артиллерийским огнем, избегая атаки, приводящей, быть может, к более скорому решению дела, но сопряженной всегда и с бо́льшими потерями в людях. Но чтобы громить неприятеля артиллерией, необходимо было втащить орудия на окрестные к Шандорнику высоты по горным тропинкам и по склонам гор, лишенных всяких тропинок. Три дня кряду, вплоть до настоящей минуты, ушли на втаскивание девятифунтовых орудий на окрестные Шандорнику высоты, причем втащены уже два девятифунтовых орудия и четыре четырехфунтовых. Генерал Гурко, с утра до вечера проводящий время на позициях и присутствующий лично при работах подъема орудий, высказал сегодня надежду, что к рассвету завтрашнего дня будут поставлены на командующую высоту против Шандорника 12 девятифунтовых орудий, из которых шесть будут стрелять по редутам Шандорника, а другие шесть – по Араба-Конаку, куда снаряды могут долетать с высоты нашего правого фланга. Между прочим, в течение последних трех дней, употребленных на занятие позиций для артиллерии, успели произойти на горе Шандорник два пехотных дела: первое – 15 ноября, а второе – вчера, 17-го. Первое дело находилось в непосредственной связи с подъемом орудий и разыгралось на нашем правом фланге, именно на высоте, избранной генералом Гурко для постановки девятифунтовых орудий. Высота эта находится почти на одном уровне с гребнем, занятым турками, и составляет как бы его продолжение или крайнюю вершину того же Шандорника, вправо от неприятельских позиций. Вначале турки оставили эту вершину без внимания, и утром 15 ноября она была занята двумя ротами Великолуцкого полка. Между тем 15 же числа был предпринят подъем на эту вершину двух девятифунтовок, и турки, едва заметили из своих редутов наши притязания на вершину, выбежали из редутов в большом числе и набросились на две роты Великолуцкого полка, принудив их отступить после непродолжительного боя. Генерал Дандевиль выслал немедля в подкрепление против неприятеля целый батальон, шедший в прикрытие при двух орудиях, и вместе с тем послал на бивак с приказанием выслать к нему еще один батальон Великолуцкого полка. Батальон, оставив орудия под прикрытием двух рот, двинулся на вершину, только что отбитую у нас турками, и после короткой перестрелки обратил неприятеля в бегство и, в свою очередь, снова занял вершину. Турки отступили поспешно к своим редутам, бросив на месте много лопат, кирок и ломов, не имея достаточного времени употребить их в дело, дабы окопаться против нас на вершине. В настоящую минуту на этой вершине уже стоят два наших девятифунтовых орудия, а к завтрашнему будут подтянуты туда еще десять орудий того же калибра. Другое пехотное дело произошло на левой нашей позиции совершенно случайным образом, само собой, без всякого приказания с чьей-либо стороны, именно: две роты Псковского полка, составлявшие аванпостную цепь вблизи неприятельских укреплений на Шандорнике, заметив какое-то движение в ближайшем к нам турецком редуте, приняли это движение за отступление турок из редута и кинулись занимать турецкую позицию. Они добежали благополучно до рва, ворвались в редут и наскочили там на турок, не думавших вовсе об отступлении из редута. Но солдаты Псковского полка появились среди турок с криками «ура!» до того неожиданно, что турки без сопротивления обратились в бегство, спасаясь в следующие укрепления. Солдаты, занявшие редут, рассказывали между прочим, что видели будто бы собственными глазами, как навстречу бежавшим туркам вышел какой-то офицер турецкий, надо полагать – сам паша, и выстрелил по ним два раза из пистолета, а потом, вынув саблю, зарубил троих турок насмерть; остальных же криками и угрозами принудил повернуть назад к только что покинутой ими позиции. На помощь этим туркам вышли еще турки из других укреплений, и две роты Псковского полка не могли держаться долго против массы наступавшего неприятеля. Все это произошло так быстро, что с нашей стороны не успели подойти подкрепления, и псковцы после упорного сопротивления отступили из редута, оставив там своих раненых. Турки не преследовали наших, но, найдя в редуте русских раненых, набросились на них и, разрубив их на части, кидали частями тел вслед отступавшим псковцам. Тут летели из редута вслед за псковцами головы, руки, ноги изрезанных наших раненых. Двинутые на помощь к двум ротам Псковского полка два батальона лейб-гвардии Измайловского не успели прийти вовремя, и дело было уже окончено без них. Потеря в обоих пехотных делах, не считая убитых, цифра которых еще не приведена в известность, раненых в Великолуцком полку 105, а во Псковском 66, причем большой процент ранений приходится на долю левой руки.