Зеркало моды - Сесил Битон Страница 35

Эдвард Молинё

Поразительно, но сегодня 30-е годы в живописи, моде и во всем остальном воспринимаются едва ли не как самое скучное десятилетие. Мы сразу вспоминаем массивные кованые двери, старинные диваны в Ноул-Хаусе со спинками, отделанными металлом, и резными ручками, за которые крепились на шнурах откидные боковины. Диваны ставили по диагонали, даже если комната была крохотной. В доме в эту эпоху можно было встретить предметы церковного быта, причем часто без разбора использовалось ворованное добро. В выпотрошенных книгах хранили сигареты, из старой нотной бумаги с партитурой «Господи помилуй» клеили абажуры. Дабы всему придать фальшивый налет старины, придумали нехитрое средство – желтый лак.

В литературе в этот период господствовало «пролетарское» направление: Америка зачитывалась Джоном Стейнбеком, Джеймсом Фаррелом, Эрскином Колдуэллом и Джоном Дос Пассосом. В среде молодой английской интеллигенции стало модно исповедовать левые взгляды. Юноши уезжали добровольцами в Испанию и, имея лишь смутное представление (в отличие от нас нынешних) о политическом раскладе, из лучших побуждений отдавались коммунистическим идеям, словно наложницы. В эти годы открылись международные выставки в Чикаго и Нью-Йорке, узаконив тенденции модернистской архитектуры: прямые линии, простые материалы, минимум деталей.

Осанка и походка в 30-е годы

Новая мода на интерьеры не заставила себя ждать и оказалась еще более радикальной, однако «современная» мебель, которую в то время стали производить на конвейере в Гранд-Рапидсе, выглядела под стать городу совершенно безлико.

Женские наряды в 30-е годы были несомненно скучными и тусклыми. Может, у кого-то из старшего поколения при взгляде на них и перехватит дыхание, но в целом сейчас они смотрятся как усредненная переделка того образа, который всколыхнул 20-е. Исчезли прически «под мальчика», но грудь по-прежнему не подчеркивали, юбки стали чуть длиннее, талии – чуть выше: такое ощущение, что придуманному тогда «колоколу» механически пририсовали отдельные элементы. Конечно, были в ту эпоху и весьма яркие модельеры, но более всего среди них выделялась Мадлен Вионне, открывшая свой модный дом еще в 20-е. Миниатюрная, похожая на попугайчика, с белокурой копной на голове, она вечно была одета в наряд, несколько напоминавший мужской, который дополняла котелком. Вионне гениально умела подбирать материалы. Устроить революцию в моде ей помогли ножницы: так, она придумала косой, диагональный, принцип кроя, который сейчас считается едва ли не основополагающим. Современным модельерам следовало бы многому у нее поучиться – например работе с тканью: когда в моде был плоский силуэт, мадам Вионне старалась придать наряду округлости, таким образом приводя его в соответствие с женскими формами; ткань должна было ниспадать складками, напоминая античную колонну. Таким образом, греческое платье она переосмыслила так, как греки и не могли себе даже представить: силуэт отнюдь не смотрелся архаично. Все вещи от Вионне были текучими, струящимися, и женщины в них походили на ожившие статуи. Решив поиграть с тканями, она впервые выставила напоказ анатомические подробности женского тела. Косой крой – не единственное ее изобретение: она придумала воротник-хомут и бретели на платье, не говоря уже об асимметричном подоле. Так ей удалось изменить время окончательно и бесповоротно: все ее нововведения актуальны спустя четверть века.

Мадлен Вионне, 1953 год

Мадам Вионне, когда-то возглавлявшая бригаду закройщиц у Калло, не умела работать с гаммой; материалы она почти всегда выбирала цветов совершенно невнятных, редко занималась декоративной отделкой и решительно не признавала подкладные плечи и бока. Предполагалось, что наряд должен сидеть естественно: искусственности мадам Вионне избегала всеми силами. Поэтому ее клиентки украшали платье сами, кроме того, им приходилось следить за фигурой, поддерживать красивую линию груди и бедер.

Мадам Вионне в 1939 году отошла от дел. Она считала, что сегодня высокой моды больше нет как таковой, однако покровительствовала молодым французским модельерам и перед показом каждой новой коллекции появлялась в парижском свете и давала напутствие авторам – «настоящим художникам», иначе говоря, тем, кого она вдохновила на творчество.

Конечно, с точки зрения историков, неизгладимый отпечаток на жизни этой бурной и беспокойной эпохи оставил кризис 1929 года. Естественно, что, когда из окон начали выбрасываться обанкротившиеся миллионеры, стало ясно, что время закончилось и наступили годы депрессии, кризиса, хлебных очередей, безработицы. Дамский гардероб сделался бедным: из практических соображений в нем были оставлены только повседневные костюмы неопределенного силуэта и роста, пижамы «в официальном стиле», «чайные» платья с лошадиными хомутами вместо воротников, а также творения, в которых был полностью истреблен парижский дух. Эти творения принадлежали Скьяпарелли.

Эльза Скьяпарелли тоже была по-своему гениальна: сумев облечь уродство в новую форму, она своими нарядами внесла в моду 30-х свою струю, которая имела на многих необходимое отрезвляющее воздействие. Она явила миру кричащие, почти пугающие краски, в том числе один из самых пугающих цветов – «шокирующий розовый». Так началась революция Скьяпарелли.

Материалы она использовала внешне грубые: толстое льняное полотно, пегой расцветки холстину, тяжелый креп. Она нашла применение нейлону и другим новым материалам, раньше других стала шить наряды из синтетики. Однажды Диану Вриланд, работавшую тогда в «Harper’s Bazaar», угораздило сдать платье от Скьяпарелли в чистку. На следующий день ей позвонили с извинениями: платье погрузили в раствор стирального порошка и оно безвозвратно испорчено. Вриланд не поверила, потребовала показать то, что осталось после стирки, но ей сообщили: платье просто растворилось в чане.

У Скьяпарелли работало немало людей, и она умела из множества замыслов выбрать самые трезвые идеи. Свои эскизы ей присылали Жан Кокто и Кристиан Берар; поучаствовал и Жан-Мишель Шлюмберже, придумав к нарядам оригинальные пуговицы.

Она первой из модельеров стала много разъезжать по миру и из каждой очередной страны привозить образцы национальных нарядов. На швейцарском курорте Скьяп (такое ей дали прозвище) обратила внимание на лыжных инструкторов; вернувшись домой, она вскоре предложила покупателям толстые свитера с плечиками. После поездки в Тироль у моды появился отчетливый тирольский привкус. Из Индии Эльза привезла сари и газовые ткани, из Северной Африки – бурнусы и шнуровое плетение; в Перу, Мексике или в России она всегда находила новые краски для своей палитры. На какое-то время эта увлекающаяся дама ухитрилась заразиться сюрреализмом: в ателье у нее появился «шокирующий розовый» диванчик в форме сложенных бантиком губ. Она подарила женщинам розовато-лиловую помаду, нашила им на шляпы лоскуты овечьей шерсти, изготовила головные уборы в виде перевернутой туфельки. Следуя примеру своей предшественницы Шанель, Скьяпарелли пыталась облачить женщин в лишенные женственности наряды – вплоть до униформы автобусного кондуктора. Был у нее и костюм, имитирующий комод с выдвижными ящиками, на создание которого ее вдохновил Сальвадор Дали. К 1938 году в моде царил такой упадок, что казалось – грядет апокалипсис. И он пришел, когда началась Вторая мировая война.