Заговор графа Милорадовича - Владимир Брюханов Страница 35

Когда в конце апреля Ермолов встретился в Лайбахе с русским и австрийским императорами, то российская экспедиция в Италию была уже отменена.

В данном случае, возможно, царь действительно проявил гуманность, чему причина — его благоволение к этому противнику крепостничества. Царь будто бы посоветовал Тургеневу как христианин христианину оставить заблуждения. Тургенев внял совету, вышел из Общества, в том же году ушел со службы, а в 1824-м выехал за границу. Профилактическая мера имела полный успех. Заметим, однако, что вовсе не ясно, от кого именно исходило предупреждение — от царя или от Милорадовича, якобы игравшего только роль передаточной инстанции. К этому эпизоду мы тоже еще будем возвращаться.

Чтобы дать логичное объяснение странным решениям Александра I, нужно более внимательно оценить общую обстановку, сложившуюся в российских вооруженных силах к осени 1820 года, а также те изменения, которые произошли в деятельности Тайного общества с октября 1820 по май 1821 года.

Вся ситуация 1815–1820 гг. в армейском командовании, рассмотренная выше, по существу была борьбой двух ярко выраженных направлений: с одной стороны — сторонников палочной дисциплины, доводящей до автоматизма подчиненных всех уровней, а с другой — приверженцев боевой выучки, основанной на инициативе в сочетании с необходимым подчинением. Можно рассматривать такую борьбу как столкновение принципиальных доктрин, можно — как чисто карьеристское соперничество служебных кланов, но факт, что борьба имела место, а арбитром в спорах выступал сам Александр I.

К первому направлению, как указывали современники, принадлежали Аракчеев, Барклай-де-Толли (умерший, кстати, еще в мае 1818 года), великие князья Николай и Михаил, а выдающимся представителем его был полковник Шварц.

Ко второму Николай Павлович безоговорочно причислил Милорадовича, сами себя относили Паскевич и Денис Давыдов. К нему же, разумеется, примыкали участники «Союза благоденствия», которых, увы, больше волновали не интересы солдат и задачи боевой подготовки, а собственное право ездить на учения во фраках.

Такое разделение носит, конечно, в определенной степени условный характер: каждого конкретного генерала или офицера не всегда легко отнести к той или другой категории. К тому же личные взгляды и объективные обстоятельства со временем претерпевают изменения. Ниже нам придется, например, рассказать, как на самом финише деятельности и Милорадовича, и своей собственной, не кто-нибудь, а сам пресловутый граф Аракчеев оказался внезапно не в «партии Аракчеева», а в «партии Милорадовича»!

Великий князь Константин Павлович, с его известной любовью к парадам и отвращением к военным действиям, должен был бы, казалось, принадлежать к первому направлению. Но есть свидетельства, что и он с возмущением стал относиться к строевым увлечениям 1820-х годов.

В то же время Паскевич отнюдь не стремился возвысить голос против акробатики: «Не раз возвращаясь с плаца, мне приходило желание все бросить и в отставке предаться семейной жизни; но я почувствовал, что скоро понадоблюсь для серьезного дела. Россия, я тогда понимал, без войны и скорой войны не обойдется. Волнение в Греции — это начало разложения Турецкой империи» — оправдать, как известно, можно что угодно!

А вот П.И.Пестель ратовал как будто за свободу, но на службе зажимал и офицеров, и солдат не хуже Шварца, подводя под это, впрочем, агитационную идейную подоплеку: «На средства он не был разборчив; солдаты его не любили; всякий раз, когда император или великие князья назначали смотр, он жестоко наказывал солдат. При учреждении военных поселений он хотел перейти туда на службу и обещал, что скоро у него возмутятся», — писал о нем Е.И.Якушкин — сын упоминавшегося заговорщика, проведший немало времени среди сосланных друзей своего отца.

Впрочем, и «республиканские» тезисы Пестеля только по незнанию можно считать вольнолюбивыми: на самом деле в случае удачи переворота он планировал на 8-10 лет установить диктатуру Временного Верховного Правления, чтобы «беспощадную строгость употреблять против всякие нарушителей спокойствия»!

Не все знают, что до января 1918 года большевистское правительство тоже официально именовалось Временным, но аппетит, как известно, приходит во время еды!..

Ставка в борьбе этих тенденций была отнюдь не малой: не только карьеры представителей различных кланов, но и судьба всей русской армии.

Теперь-то нам известно, кто победил в этом соперничестве; известно и то, к чему это привело.

Один из прославленных сподвижников Александра I, уже упоминавшийся князь А.С.Меншиков, оставался в строю еще долгие десятилетия. Именно ему было приказано готовить Крым к обороне от иноземного вторжения. Прибыв на место назначения и проведя в августе 1854 маневры подчиненных войск, он в ужасе записал в дневнике: «Увы, какие генералы и какие штаб-офицеры: ни малейшего не заметно понятия о военных действиях и расположениях войск на местностях, о употреблении стрелков и артиллерии. Не дай Бог настоящего дела в поле» — дословное повторение оценок Паскевича, Натцмера и Давыдова! Катастрофа действительно состоялась буквально через несколько дней — стоило лишь высадиться англо-французскому десанту!

Данная ситуация — не исключение в российской истории. Можно, например, вспомнить борьбу сторонников модернизации РККА во главе с М.Н.Тухачевским, И.П.Уборевичем и И.Э.Якиром против кавалеристов, возглавляемых К.Е.Ворошиловым и С.М.Буденным. Как именно Сталин сыграл тогда роль арбитра и во что это вылилось (и для участников дискуссий, и для Красной Армии) — тоже хорошо известно.

Как ни рассматривай происшедшее в Семеновском полку — как восстание или как почти невинный протест — в любом варианте случившееся было скандалом, безобразием и непорядком. Тем более важно было определиться с тем, кто же из командиров был в этом виноват и в чем состояла вина.

Объективно виновны были представители обеих соперничающих сторон. Если бы Михаил Павлович, Шварц и офицеры более низкого уровня не третировали солдат по пустякам, то не было бы и повода для протестов последних. С другой стороны, если бы другие офицеры, играющие в либерализм, больше сил отдавали бы службе (а не собраниям Тайного общества), больше следили за солдатской дисциплиной (не по форме, а по существу), сами больше заботились об интересах солдат, не злословили бы вслух по адресу начальства, а в самый момент «бунта» проявили бы мужество и распорядительность, то конфликт и не вырос бы в грандиозный публичный скандал!

В такой непростой ситуации тем более значили результаты расследования и формально вынесенные наказания. Очень интересно, что Аракчеев, старавшийся в сложной конфликтной обстановке уходить от ответственности, все время следствия по делу Семеновкого полка провел либо в Грузине, либо в военных поселениях — той же линии он заметно придерживался и в 1825 году (об этом — ниже)! Он явно почувствовал, что нашла коса на камень — и ждал: чья возьмет?

Донос Грибовского, почти волшебным образом предшествовавший семеновской истории, заставил Милорадовича, в руках которого сосредоточился контроль над следствием, принять важные и ответственные решения.