Сиамский ангел - Далия Трускиновская Страница 35

Впрочем, иные люди ходят, даже нарочно вырабатывают эту расхлябанность, но у иных людей есть свои причины… весьма весомые причины…

Она и монстр подошли к дверям, над которыми угловатились экстравагантные буквы, с трудом увязываясь в слово «Марокко», произвели короткие переговоры, двери распахнулись.

Марек знал этот клуб по рассказам. Димка Осокин с Глебом Малышевым сюда на открытие ходили и потом еще как-то. Заведение было дурацкое, а вскоре после открытия прославилось такой вот странноватой фишкой. Его примерно раз в две недели снимала компания богатеньких дочек и сыночков, чтобы в узком кругу оттянуться в полный рост. Ровно в девять ворота запирались — и даже член этой самой дурной компании уже не мог проникнуть внутрь, разве что по канализации. И ни за какие деньги — такое правило! Свой, не свой, деньги, не деньги — девять часов, и точка.

Тот, кто позаботился впустить ее и монстра, был, надо думать, вызван по мобилке. Когда Марек подошел, за стеклом не было ни швейцара, ни охраны, ни вообще кого живого. Пустое фойе и запертая дверь — все. Чем хочешь колотись — даже ментов не впустят. Ибо некому. Должно быть, сегодня как раз такой закрытый вечер.

А часам к шести утра, пьяные и обдолбанные, они расползутся, делая вид, будто оттянулись-таки в полный рост. Хотя на самом деле они унесут с собой ощущение вселенской скуки — одни и те же рожи, одни и те же тела, которые пришлось отведать в тысячный раз, и нужно галдеть, выделываться, всякий раз прикупая для своей маразматической вечеринки иной прикид, чтобы прочие думали: вот этот — веселится и блаженствует, а мы — дураки бессмысленные, не понимающие прелестей такой вот закрытой для всякой швали тусовки.

Всё — так, но какое отношение к этому клубу имеет она?

Марек потрогал лоб. Температура была под тридцать восемь. Она уже в конторе достигла отметки в тридцать семь и пять, меньше нужно сидеть на сквозняках. Уже опять тянуло в сон. Стало быть — что? Стало быть, чашка кофе, от которой чуточку поедет крыша, зато может вставить… У каждого — свой кайф, и это сочетание простудной отрешенности с резким ударом крепчайшего черного кофе некоторым вставляет. И даже хорошо.

Кафешка была в двух шагах от клуба и даже оказалась открыта. В ней нашлось все, что нужно для счастья, включая барную стойку.

— Когда закрываетесь? — спросил бармена Марек.

— Мы до последнего посетителя, — с тихой ненавистью ответил бармен, лысый тридцатилетний дядя с обручальным кольцом.

Марек понял — тут торчит шоферня, которой потом развозить обдолбанных и пьяненьких по домам. Вон — двое уже так наладились, что нарды с собой брать стали, сидят в уголке и играют себе, тоже оттягиваются.

А который, кстати, час?

А второй час летней ночи. Зимой — бредовое время, а летом — в самый раз.

Марек забрался на высокий стул.

Она, конечно, женщина свободная и красивая, и никто ей не запретит шастать по ночным клубам, но странно все же… во втором часу… и в этой кофточке, совершенно будничной…

Марек отхлебнул кофе и покачнулся на высоком стуле. Ага, так. Хорошо. Вставило. Отхлебнул еще.

— Может, тебе бутерброд сообразить? — спросил бармен.

Тут только Марек подумал, что вроде знает этого мужичка. Но откуда — не понять.

— Давай.

— У меня тут с лососиной.

— Давай.

— Как Ленка? — спросил бармен, добывая из холодной витрины уже готовый бутерброд и выкладывая на тарелку.

— Какая Ленка?

— Твоя же.

— А что с ней сделается?

Марек был прав изначально — он не знал бармена, зато бармен знал старшего брата. Они не то чтобы на одно лицо, старший — выше ростом, дополнительное проявление его правильности, у старшего рот какой-то неподвижный и мускулы вокруг рта не такие отчетливые…

Молчать больше надо! Вот и будет тяжелое, приличное лицо!

Белый хлеб, хороший слой сливочного масла, жалкенький ломтик заветрившейся лососины, треугольник лимонной шкурки и два желтых волоконца с соком при нем. Бутерброд! Надо съесть, потому что, кажется, не ужинал. Ходил черт знает где и накачивался кофе.

Ел понемногу, потому что заставлял себя. И думал — есть ли некий скрытый смысл в торчании на круглом насесте и созерцании запертой двери ночного клуба? Является ли сие торчание той жертвой, кинутой на алтарь безмолвной любви, которая будет угодна там, наверху?

Может, там посмотрят на него и скажут: этот заслужил, чтобы женщина в мышиной кофточке поняла наконец, разглядела наконец… А кто скажет-то? А неизвестно. Если чисто формально — Христос и Богородица, пожалуй. Поскольку формально Марек, сам того не желая, с полутора лет был православным.

Бабушка-полячка имела сводную сестру, о которой Марек знал только то, что звали ее Лизой. Эта Лиза, лишившись мужа, с неожиданной отвагой уверовала и несколько раз, беря у родственников малых детишек как бы для прогулки в сквере, относила их в ближайший храм и тайно от молодых родителей-атеистов крестила. А крестики хранила у себя, и когда померла — они куда-то подевались, такая вот миссионерская деятельность…

Эту историю рассказал Мареку брат, а ему давным-давно — кто-то из родни. Марек сказал брату, что покойнице нужно было на старости лет уладить какие-то свои сложные отношения с Богом, но это вроде бы никого и ни к чему не обязывает. Брат согласился — такие мысли должны приходить в голову по случаю подведения итогов, а никак не раньше.

Марек задумался о поре подведения итогов, а за стеклянной дверью «Марокко» появился кто-то черный, огромный, нет — целых двое черных и еще что-то невнятное, ускользающего цвета. Дверь открылась, выскочило тонкое существо… она?

Следом вывалился расхлябанный дядька, тот самый, огромный, с которым пришла она. Сейчас дядька был как вставший на задние лапы медведь, и от него сквозь витрину кафешки потянуло острым сквознячком опасности.

Пока Марек, забеспокоившись, сползал со стула, перед дверью клуба произошел короткий, но энергичный разговор. Собеседники яростно вскидывали головы, беззвучная ругань клубилась между их ртами.

Огромный дядька почти без замаха дал женщине пощечину. Женщина отлетела, удержалась на ногах и, как кошка, кинулась на него — когтями в глаза.

Игроки в нарды уловили суету на улице, подняли от доски головы.

— А, эти…

— Совсем сдурели.

Марек застрял в дверях. Он понял, что здоровенный косолапый дядька может без всяких там словесных нежностей размазать его по стенке.

Дядька же отцепил от себя женщину и так отбросил, что она чуть не прошибла дверное стекло. А потом кинулась бежать.

Неловко, наверное, бегать на каблуках, подумал Марек, у нее еще неплохо получается.

Дядька стоял, ощупывая поцарапанную рожу.

— Сейчас догонять побежит, — сказал первый игрок в нарды.