Воспоминания адъютанта Паулюса - Вильгельм Адам Страница 35

Все было готово для передачи дел. Почта, поступившая из генерального штаба, была за время моего отсутствия сложена в одну папку. Она интересовала меня в первую очередь. Поэтому я просил подполковника вкратце информировать меня устно. Подробно изучить дела я решил в ближайшие дни.

— Начнем с курьезов, — сказал подполковник. — На прошлой неделе ставка прислала к нам известного лейпцигского художника-баталиста. Он собирается сделать зарисовки, а потом запечатлеть Сталинградскую битву на большом полотне. Мы его послали к генералу фон Зейдлицу, который лучше всех может познакомить его с участками, где шли самые оживленные бои. Художник хочет сделать наброски для гигантской картины, которую он по заказу Гитлера напишет в своей лейпцигской мастерской.

— Можем ли мы взять на себя ответственность за риск, который ему угрожает на фронте? — спросил я.

— Художник уже немолодой человек, носит походную серую шинель. Он усердно работает. Вероятно, вы познакомитесь с ним во время поездки в LI армейский корпус, — ответил подполковник.

— Ладно, что там у вас еще? — поторопил его я.

— Когда вы по дороге с аэродрома рассказывали мне о впечатлениях на родине, я вспомнил одно недавно поступившее распоряжение ставки фюрера. Согласно этому распоряжению, мы должны солдат, унтер-офицеров и молодых офицеров, получивших за храбрость, проявленную в битве под Сталинградом, Рыцарский крест или Немецкий крест в золоте, систематически посылать к Гитлеру для доклада. Первый из них, лейтенант, вернулся четыре дня назад. Он сообщил мне, что Гитлер принял его очень милостиво. Затем лейтенант выступил по радио с рассказом о своих впечатлениях, за что получил необыкновенно высокий гонорар. Газеты опубликовали этот рассказ с портретом автора. Пропаганда на фронте тоже не отстает. В солдатской газете, выходящей в Киеве, постоянно появляются восторженные описания битв, принадлежащие перу зондерфюрера Фриче. Не жалеют затрат для поднятия духа и не очень разборчивы в средствах.

— Во всяком случае, и тут есть своя система. Пока мы не взяли Сталинграда, нужен какой-либо суррогат, даже если это только изощренная пропаганда. Но у меня такое впечатление, что она часто не пользуется успехом и на фронте и в тылу. Все больше людей, уставших от войны; количество разуверившихся растет. Безусловно, будь город окончательно взят, настроение изменилось бы к лучшему.

— Вот, кстати, письмо Главного командования сухопутных сил, которое гнет в ту же сторону. По инициативе Гитлера должна быть утверждена «Сталинградская медаль» по образцу Крымской и Нарвикской медалей. Армии приказано не позже 25 ноября представить предложения об оформлении этого памятного знака.

В эту минуту вошел Паулюс. Мы встали.

— Садитесь, господа. Не буду вам мешать. Я шел мимо по улице и узнал от старшего фельдфебеля Кюппера, что вы еще работаете. Решил заглянуть к вам на минуту. Что это за письмо у вас в руках?

Я протянул Паулюсу письмо относительно «Сталинградской медали».

— Печальный эпизод. Мы не взяли еще половины города и стоим у пропасти. При нынешней боеспособности войск трудно даже утверждать, что мы когда-либо достигнем поставленной цели. Над этим главное командование не задумывается. Вместо этого к нам обращаются с такими неосновательными преждевременными проектами, как «Сталинградская медаль». Помолчав, Паулюс сказал:

— Вам будет интересно узнать, Адам, что один художник из отдела пропаганды уже сделал эскиз медали, а вам позднее придется подготовить предложения, кого представить к награде.

— Мне и сегодня неприятно об этом думать, господин генерал. Но еще больше меня огорчает, что мы так мало продвинулись вперед. Когда пять недель назад я улетал лечиться, то надеялся, что после моего возвращения я уже не застану здесь штаба. Между тем, в сущности, все осталось по-прежнему. За три года войны я еще не сталкивался с подобной ситуацией.