Тэмуджин. Книга 4 - Алексей Гатапов Страница 35

Приблизившись и не доходя шагов пятнадцати до него, они пали на колени, склонили головы к земле. Тэмуджин, с радостью узнавая, вскочил и подошел к ним, беря за руку старика Мэрдэга.

– Эй, вы что, не узнали меня? Вставайте! – по-свойски шутливо говорил он им. – Поклонились – и хватит, вы не должны так стоять передо мной, я вам не Таргудай. А ну, Халзан, Тэгшэ, встаньте…

Те поднялись на ноги, смущенно и радостно глядя на него.

– А почему вы вчетвером? Где Хулгана, где Сулэ?

– Хулгану Таргудай убил, еще в прошлом году, – печально ответил Тэгшэ. – Ударил чем-то в голову, то ли каменным светильником, то ли медным кувшином, никто этого не видел, а видели только, что пробил ей череп. Пьяный был, чего-то потребовал, а она не то подала… ну, ты ведь знаешь его. А Сулэ побоялся встречаться с тобой. Когда нам сказали, что мы переходим к тебе, мы все чуть с ума не сошли от счастья, прыгали и ревели от радости, а Сулэ, наоборот, испугался. Смотрим на него, а он весь изменился в лице, дрожит. Потом он пал на колени перед нукером, завопил, мол, скажите Таргудаю-нойону, что хочу у него остаться. Так и остался. Ведь он виноват перед тобой, вот и побоялся встречи.

«У каждого своя доля, – подумал Тэмуджин. – Дважды была у него возможность уйти из рабства, но не захотел… Глупый человек, думал, что я ему отомщу. Да и хорошо, что не пришел. Такие люди мне не нужны».

– Ну что ж, жалко Хулгану, хорошая была она, я бы здесь ее и замуж выдал. Пойдемте, присядем вместе и поговорим.

Он подвел их к своему месту, они сели вокруг костра. Хун села чуть в сторонке. Вся красная от смущения, она опустила взгляд в землю, не осмеливаясь прямо взглянуть на Тэмуджина.

– Вот что я скажу вам. – Тэмуджин оглядел их выжидающие лица. – Судьба крепко связала нас, вы мне помогли выжить в плену и теперь для меня как родные. Отныне вы не рабы, а вольные люди. В моем улусе будете жить как мои лучшие друзья, у вас ни в чем не будет нужды. Но раз вы вольные люди, можете уехать в свои племена. В дорогу я дам все, что нужно: коня, оружие, одежду, еду… Ну, теперь решайте, останетесь у меня или поедете?

Те помолчали, переглядываясь между собой, собираясь с мыслями.

– Я уж поеду, – первым сказал найманский Мэрдэг. – Придет с той стороны какой-нибудь караван, или отсюда кто-то отправится, пристану к ним и поеду. Ты уж прости, Тэмуджин-нойон, мне часто стали сниться мои Алтайские горы, они зовут меня. А пока дождусь случая, могу и в твоем айле пригодиться.

– В моем айле тебе ничего не нужно делать, будешь жить как мой гость, – с улыбкой сказал Тэмуджин. – Перед дорогой отъешься, наберешься сил, ведь путь до Алтая не близок. Но раз ты решил поехать, то уж долго ждать нечего. Я скоро поеду к кереитскому хану, передам тебя ему и попрошу доставить до найманской границы, а там, наверно, не заблудишься.

– Вот и хорошо! – просияло у того лицо. – Что уж говорить, у нойонов длинные руки, не то что у нас. Мне бы только поскорее добраться до своих! Я даже надеюсь живыми застать своих родителей. Мне сорок четыре года, им нет шестидесяти, а ведь бывает, что люди доживают и до семидесяти…

– Ну, а ты как? – Тэмуджин посмотрел на сидевшего рядом с ним хоринского Тэгшэ.

– Я тоже поеду, – сказал тот. – Мне не так уж далеко. Если хорошо ехать, то дней за десять можно добраться. Моя душа тоже рвется к своим.

– А ты? – он повернулся к меркитскому Халзану.

– Я, пожалуй, останусь, – вздохнув, сказал тот. – Говорят, теперь в твоем улусе много моих соплеменников, может, и своих тут найду. Наверно, и мне найдется дело, раньше я неплохо делал стрелы, а Таргудаю не показывал этого, чтобы не заставил делать их ему.

– Оставайся, стрелочники мне нужны, все, что понадобится, я тебе дам… Ну, а ты, Хун, – обратился Тэмуджин к девушке, – поедешь к своим татарам или останешься?

– Не знаю, – та пожала плечами. – Как вы сами решите.

– Можешь остаться? Я тогда тебя выдам замуж.

Она пожала плечами, смущенно улыбнувшись. Видно было, что время залечило ее душевную рану, была теперь она прежней, какую знал Тэмуджин до смерти ее жениха, – улыбчивой, добродушной. Тэмуджин, глядя на нее, подумал: «Верно говорят, что у женщин живучий дух…»

Тут он услышал, как Джэлмэ, стоявший позади, выразительно кашлянул в кулак. Он оглянулся и увидел улыбку на его лице. Тэмуджин снова повернулся к Хун.

– Вот, за этого парня выдам. Пойдешь?.. Он хороший парень, мой нукер.

Она украдкой взглянула на Джэлмэ и, покраснев еще больше, вновь пожала плечами.

– Иди!

Она встала, все так же опустив голову, подошла к Джэлмэ и стала рядом. Тот взял ее за руку.

– Вот и нашла свое место наша Хун, – обрадованно засмеялся Тэгшэ. – Теперь уж мы не будем за нее беспокоиться.

– Да уж, не будем думать, как она там, не нуждается ли, не страдает ли…

– Вот и нашли вы все свою дорогу, – сказал Тэмуджин. – Теперь и мое сердце за вас спокойно. Отсюда вас доставят до моего куреня, пока поживете в моем айле, в юрте для гостей. – Тэмуджин повернулся к Джэлмэ, сказал: – Раз тебе досталась такая девушка, ты и займись этим. Прикажи, чтобы их хорошо устроили и дали все, что нужно.

Тот с благодарной улыбкой поклонился ему и, не отпуская руки девушки, повел их в сторону.

Почти сразу за первым подошло второе кочевье и так же прошло, очищаясь огнем, кланяясь знамени, онгону Есугея, самому Тэмуджину.

В третьем кочевье среди старейшин Тэмуджин увидел старого дедовского нукера Сарахая, которого три года назад ранил копьем Таргудай и с которым он беседовал, когда тот лежал в своей юрте. Тэмуджин вскочил со своего места, радостно подошел к старику, поднял его с земли и повел за руку к своему месту.

Усадив рядом, он с простой детской улыбкой обратился к нему:

– Дед Сарахай, помните, вы говорили, что восстановится наш улус, вот и сбылись ваши слова, народ вернулся к старому знамени!

– Помню, как же мне не помнить тот разговор, ведь тогда впервые в мою черную юрту зашел человек белой кости и мы говорили о нашей жизни, – улыбнулся старик, шевеля морщинами на лбу, смягчая суровый взгляд. – Такая честь не каждому выпадает, и я еще не выжил из ума, чтобы забыть такое. А ведь я еще тогда видел, что из тебя будет настоящий вожак – умный, бесстрашный, весь в деда.

Старик, казалось, не изменился за эти годы, был такой же древний, но все еще крепкий и твердый в движениях.

– Очень я рад, что дожил до возвращения в свой улус, – блестя все еще крепкими зубами, улыбался он. – Да и не я один, а весь народ от радости опомниться не может. У Таргудая в эти годы жили, можно сказать, на положении собак – всегда были на последнем месте. Получали все самое худшее: и пастбища, и доли на облавах, и места на празднествах. Истосковались все по прежней жизни в родном улусе. Но между собой жили дружно, не давались в обиду людям Таргудая, да и те как будто опасались нас слишком задирать, знают ведь, что за люди – подданные Есугея-нойона. А как услышали, что восстановился наш старый улус, так и встрепенулись все, воспрянули духом. Все ждали, когда ты их призовешь, и оружие готовили, сабли точили, стрелами запасались, чтобы пробиваться к тебе по первому зову… И сейчас они всю дорогу веселились, пока с Ононских урочищ ехали сюда… А ну-ка, дай я погляжу на знамя. – Повернувшись, он любовно оглядел пышно расчесанный конский хвост на древке копья в руках у Бэлгутэя. – Вот наша святыня, наш онгон, ведь под ним я проходил всю свою жизнь. Это ведь знамя Бартана, твоего деда, а моего нойона. Только древко и хвост заменил твой отец, а само копье старое, в древние времена выкованное, еще тогда никто не мог сказать, кто и когда его ковал… Боялся я, что не дождусь, когда ты его поднимешь, ведь тринадцать лет тебе только этой осенью исполнится. Но ты опередил свое время – а это повадка настоящего вождя, и я все время говорил своим внукам: только Тэмуджину вы будете служить, и больше никому. Ну, теперь уж я спокоен, и помру под старым знаменем, и внуков под ним оставлю.