Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл Страница 35

Его раздражение выливалось в изложенные рубленым языком инструкции для социалистов, возвращавшихся в Россию через Торнио. Группе большевиков, ехавших по этому маршруту и остановившихся в Христиании (Осло), он 6 / 19 марта направил (по-французски) следующую телеграмму:

Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата – единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями. Телеграфируйте это в Петроград. Ульянов⁴⁵.

Через несколько дней Ленин начал размышлять, каким образом советы рабочих депутатов смогли бы по-настоящему взять власть. 11 / 24 марта он писал:

Нам нужно государство, но не такое, какое нужно буржуазии, с отделенными от народа и противопоставляемыми народу органами власти в виде полиции, армии, бюрократии (чиновничества). <…> Пролетариат же <…> должен “разбить”, выражаясь словами Маркса, эту “готовую” государственную машину и заменить ее новой, сливая полицию, армию и бюрократию с поголовно вооруженным народом⁴⁶.

Проблема была в том, что он все еще наблюдал происходящее, по его собственному выражению, “из далёка”. В одном из множества раздраженных писем к Якубу Фюрстенбергу в Швецию (от 30 марта) Ленин жаловался:

Вы можете себе представить, какая это пытка для всех нас – сидеть здесь в такое время. Мы должны ехать, хоть сквозь пекло!⁴⁷

Поскольку Ленин считал, что его имя у англичан в черном списке (“Я уверен, что меня арестуют или просто задержат в Англии, если я поеду под своим именем”, – писал он Инессе Арманд)⁴⁸, он несколько раз пытался раздобыть поддельный паспорт, чтобы пробраться в Россию тайно. Вячеславу Карпинскому в Женеву 6 / 19 марта он шлет просьбу:

Возьмите на свое имя бумаги на проезд во Францию и Англию, а я проеду по ним через Англию (и Голландию) в Россию. Я могу надеть парик⁴⁹.

Крупская рассказывала:

Сон пропал у Ильича с того момента, когда пришли вести о революции, и вот по ночам строились самые невероятные планы. Можно перелететь на аэроплане. Но об этом можно было думать только в ночном полубреду. Стоило это сказать вслух, как ясна становилась неосуществимость, нереальность этого плана. Надо достать паспорт какого-нибудь иностранца из нейтральной страны, лучше всего шведа: швед вызовет меньше всего подозрений. Паспорт шведа можно достать через шведских товарищей, но мешает незнание языка. Может быть, немого? Но легко проговориться. “Заснешь, увидишь во сне меньшевиков и станешь ругаться: сволочи, сволочи! Вот и пропадет вся конспирация”, – смеялась я⁵⁰.

Оставалась одна, но совершенно абсурдная возможность. Швейцарские изгнанники теоретически могли бы проехать через Германию до Балтийского моря, оттуда переправиться в Швецию, а затем через пограничный финский Торнио въехать в Россию. Первым речь об этом завел Радек, очевидно прознавший о том, что русским, работавшим на Парвуса в Копенгагене, немцы выдавали транзитные визы. Много лет спустя Радек вспоминал, что это именно он убедил некоего журналиста (“если не ошибаюсь, фамилия его была доктор Дейнгард”) осторожно навести соответствующие справки у германского полномочного представителя в Берне⁵¹.

Как бы то ни было, Ленин эту идею поначалу отверг. Воспользоваться во время войны помощью врага значило навлечь на себя обвинение в измене, что для уважающего себя революционера было недопустимо. Но, в конце концов, целью его была не моральная чистота, а всемирная гражданская война. Напряжение войны сказывалось и на германском правительстве. В незыблемой твердыне протокола, министерстве иностранных дел, появился не вполне обычный новый руководитель: на место Готлиба фон Ягова был назначен Артур Циммерман – прусский карьерный дипломат со склонностью к непредсказуемым решениям, поклонник мозельского вина (литр которого он выпивал за обедом) и страстный любитель тайных операций⁵².

Вскоре после вступления в должность новый министр начал интригу с Мексикой, желая привлечь ее на сторону Германии: возможность того, что США вступят в войну на стороне Антанты, становилась все более реальной. В телеграмме, отправленной в январе 1917 года по каналам дипломатической почты нейтральных Соединенных Штатов, Циммерман дал понять мексиканскому правительству, что в обмен на поддержку в Северной Америке Германия готова помочь Мексике вернуть отторгнутые у нее территории – в настоящее время американские штаты Невада, Нью-Мексико и Аризона⁵³.

Британцы сумели перехватить “телеграмму Циммермана” и не могли поверить своему счастью. Последовала краткая пауза, в течение которой Лондон решал, каким образом лучше организовать утечку информации: перехват шифрованной корреспонденции, отправленной по дипломатическому каналу дружественной державы (в данном случае США), считался все же делом не вполне приличным. Выждав до начала марта, они обнародовали содержание депеши и использовали разразившийся скандал для того, чтобы еще ближе подтолкнуть США к войне. Официально Вашингтон объявил войну Германии 4 апреля 1917 года.

Теперь, когда за оружие взялись и американцы, военное давление на Берлин могло только усилиться, но немецкие стратеги и так уже несколько месяцев знали, что времени у них немного. Тыл был истощен до предела, а морская блокада, которую осуществлял британский флот, привела к тому, что зимой 1916–1917 года во многих германских городах разразился голод, сравнимый с тем, что привел к революции в Петрограде (в немецкой истории этот период известен как Steck-rubenwmter — “зима на брюкве”). До революции пока не дошло, но то здесь, то там уже отмечались вспышки насилия⁵⁴.

Вести о событиях в России, появившиеся в момент, когда на смену зимнему мраку готовилась прийти весна, вряд ли могли подействовать на немецкое общество более зажигательно. Германская монархия выглядела все более нелепой и противоестественной. Новости, поступавшие из Петрограда, были бы опасны для любого режима, отчаянно нуждающегося в реформировании, но в Германии к тому же имелась мощная и уважаемая социалистическая партия, которая не замедлила использовать эти новости в своих политических целях.

Тем не менее у немецкой армии еще была пара тузов на руках. Поскольку британский королевский флот полностью доминировал на морях, то главное командование германской армии решило перейти к неограниченной подводной войне: было объявлено, что немецкие субмарины будут топить любые гражданские суда, которые будут замечены начиная с 1 февраля 1917 года. Разумеется, массовая гибель мирных пассажиров (в том числе американцев) почти неизбежно вовлечет в войну США (именно эта перспектива побудила Циммермана начать интригу с Мексикой), однако это случится только через некоторое время: сначала войну должен одобрить Конгресс, а потом понадобится еще пара месяцев для подготовки американского экспедиционного корпуса… Этого времени, вероятно, хватит для того, чтобы германские войска успели окончательно разгромить французов.

Что же касается разгрома России, то последняя кампания на Восточном фронте с ее победами в Румынии была просто великолепна. Если дело так пойдет и дальше, Германия вполне может надеяться заключить сепаратный мир на востоке, чтобы развязать себе руки для последнего смертельного удара на западе.