Застолье в застой - Виталий Коротич Страница 34

С преподобным Джесси Джексоном я познакомился в Вашингтоне на инаугурации Буша-старшего, избранного 41-м президентом США 8 ноября 1988 года. Чикагская газета предложила мне написать о событии и оформила все нужные бумаги. Я поприсутствовал и написал, они остались довольны.

Тогда же я познакомился с преподобным Джесси Джексоном, который недавно участвовал в предвыборной гонке, оказался только вторым по популярности в своей Демократической партии и выборы проиграл.

Но репутация соратника Мартина Лютера Кинга была у Джексона несокрушима — он поучаствовал в первых алабамских протестах и был с Кингом до дня, когда того застрелили, а затем организовал новые походы и митинги, проповедовал о расовом равноправии в своих церквах. Он считал, что нет на свете такой боли, которую он лично не должен бы утолить.

Джексон нашел меня со словами о том, что 7 декабря, только что, произошло землетрясение в Спитаке, город уничтожен и он готов ехать в Армению немедленно, уже собрал лекарства и деньги. Он готов лететь в Спитак хоть сию минуту.

Мы пообедали вместе, поговорив о разнице между добрыми намерениями и их воплощением в жизнь. К стыду своему, я только позже понял, насколько Джесси Джексон был серьезен и как я отупел в болтовне о благих делах, насколько отвык от людей, взаправду поспешающих делать добро.

Это был хороший урок, потому что через несколько дней после моего возвращения в Москву туда прилетел преподобный Джесси Джексон со своими благотворительными грузами. У него был заказан борт на Спитак. Он зашел ко мне в редакцию и, не теряя времени, немедленно полетел в страдающую Армению.

Насколько знаю, он до сих пор так живет, поучительно будоража Америку и окружающий мир.

Мэром города Атланта, того самого, откуда Мартин Лютер Кинг начинал свои марши за расовое равноправие, стал друг и соратник Кинга Эндрю Янг.

Он первый чернокожий, поднявшийся так высоко в американской политической иерархии. Позже он стал послом Соединенных Штатов в ООН.

Я сказал Янгу, что мельком встретился с Кингом незадолго до его гибели, в 1967 году, когда он вел протестный антирасистский марш в Чикаго. Мы встретились в штабе у демонстрантов и в ответ на банальности, которые я начал изрекать, и мои восторги о борьбе против расизма Кинг спросил, есть ли у меня сын. Я сказал, что есть. «И если он тебе скажет, что хочет жениться на чернокожей девушке, что ты ответишь ему?» — «Well…» — ответил я ничего не значащим междометием, нечто вроде «Дайте подумать». Кинг не захотел больше со мной беседовать, отставил свой стаканчик с кофе и ушел. «Похоже на него, — сказал мне Эндрю Янг. — Он считал, что расизм уже въелся людям в подсознание, и надо вышибать его оттуда. Он не любил, когда задумывались там, где, он считал, следовало ответить мгновенно». — «Но теперь Кинг победил!» — сказал я. «Хочется верить», — улыбнулся в ответ Янг.

Обед с президентом США Роналдом Рейганом случился в другой раз. Сейчас никаких застолий не было, да и обстоятельства после интервью в Белом доме к застольной беседе не располагали, но я решился: «Господин Рейган, разрешите задать вам личный вопрос. Вы стали президентом своей страны, вы богаты, вы стали кинозвездой, в общем — вам удалось осуществить все американские мечты. Вы счастливы?» Рейган на минутку задумался, пошевелил губами и ответил: «Понимаете, я никогда не ломал себя. Всего, чего я достиг, я добивался, оставаясь самим собой, таким, как я есть. Это самое главное — не сломаться на пути к цели. Мне удалось…»

Премьер министр Великобритании Маргарет Тэтчер назначила встречу в резиденции на Даунинг-стрит, 10 рано, часов в девять утра. «При таком напряженном графике вам, должно быть, и позавтракать некогда», — сказал я после приветствия. «Ни в коем случае, — ответила Тэтчер. — Я завтракаю всегда традиционно: таблеткой витаминов и чашкой кофе. Это занимает немного времени».

Дальше все было согласно схеме, заранее объявленной мне помощницей британского премьера. «Не настаивайте на своих вопросах, потому что госпожа Тэтчер, как правило, традиционно говорит только то, что она намерена сказать в данный момент. Обычно она не дает интервью в привычном понимании, а делает заявления». Так все и было. Маргарет Тэтчер традиционно сказала то, что намеревалась довести до сведения человечества, и я поблагодарил ее за это от всей души. После чего, согласно традиции, меня угостили чаем.

Шейх Джабер аль-Ахмед-ас-Сабах являлся тринадцатым представителем династии, правящей в Кувейте уже 245 лет. Мы встретились в его дворце ранним утром — это естественно, потому что часов с одиннадцати начинается в Кувейте сиеста, никто не работает, все жмутся к кондиционерам — в пустыне жара немыслимая. Кувейтский шейх, ну точно как эмиры и другие Гарун ар-Рашиды из восточных сказок, выходит из дворца часа в четыре утра и, стараясь быть неузнанным (во что мне плохо верится, но такова древняя традиция), посещает базары, слушает, о чем там рассуждают его подданные, знакомится с ценами и возвращается в дворцовый уют.

Для граждан Кувейта есть немало гарантированных законом социальных удобств, чужих здесь не жалуют, палестинцев и иракцев, которые всячески норовят просочиться во владения шейха, фильтруют, как только могут.

Мы поговорили с эмиром о ценах на нефть, о том, как по ночам в пустыне торгуют контрабандным алкоголем, который правоверным пить не полагается. Я не выдал, конечно, эмиру его чиновника, который, встретив меня в аэропорту, спросил, не привез ли я собой водки, и огорчился, узнав, что — не привез.

Мы выпили крепкого ароматного кофе из маленьких чашечек, и я ушел в гостиницу прятаться от жары. Сервиз, из которого мы пили кофе, мне позже подарили на память от имени шейха Джабера аль-Ахмеда-ас-Сабаха.

В конце XX века Алекс Хейли стал одним из самых известных американских прозаиков. Его роман Roots, «Корни», переиздавался несколько раз, по нему сняли популярнейший сериал.

Задуман роман блестяще. Хейли несколько лет рылся в документах, выясняя, как его африканские предки попали в Америку. Он узнал все маршруты рабовладельцев и докопался даже до названия корабля, в трюме которого перевезли за тридевять земель его предков. Он узнал, где они работали, кто из его родни полег на хлопковых плантациях Алабамы. Затем проследил свой собственный путь, выяснил, какой ценой его предки выбивались в люди в течение нескольких столетий. А после этого писатель отправился в Либерию и нашел отправную точку своего рода. Ему трудно было говорить с людьми, у которых была одна с ним генетика, но совершенно иное мышление. Но он счастлив, что сумел обсудить с ними все, что хотел.