Двенадцать поэтов 1812 года - Дмитрий Шеваров Страница 34
Двенадцать поэтов 1812 года - Дмитрий Шеваров читать онлайн бесплатно
Качества воина, которые Гнедич не сумел применить на ратном поле, пригодились ему в трудах над «Илиадой». В многолетней истории этого перевода, в разных этапах работы, можно увидеть и вдохновенную атаку, и продуманное тактическое отступление, и поиск удобной позиции для нового наступления… Поначалу Гнедич переводил «Илиаду» александрийским стихом, но, проделав за шесть лет огромную работу (перевел 11 песен), отказался от александрийского стиха в пользу гекзаметра, уничтожил рукопись перевода и начал весь свой труд с чистого листа.
То, что «Илиада» была его баталией, его генеральным сражением, растянувшимся на двадцать лет, пишет и сам Гнедич в предисловии к первому изданию перевода. Замечательно, что «противником» в этом сражении переводчик считал не трудность Гомерова языка, а… самого себя: «Таким образом, величайшая трудность, предстоящая переводчику древнего поэта, есть беспрерывная борьба с собственным духом, с собственною внутреннею силою, которых свободу должно беспрестанно обуздывать, ибо выражение оной было бы совершенно противоположно духу Гомера…»
Можно подумать, что Гнедич, работая над «Илиадой», уходил от действительности, прятался под сенью Гомера от житейских тягот. Но все было наоборот — эпос Гомера был для Гнедича репортажем с места событий, Гомер скорее погружал в войну, чем отвлекал от нее.
Отдохновением для Николая Ивановича была лишь память о детстве, родная Украина. Осенью 1812 года неожиданно для самого себя Гнедич начинает сочинять… комедию. Будь она опубликована и поставлена, можно было бы предположить, что именно из нее вышел Гоголь-драматург [133] — так причудлива эта пьеса. В одной из ее сцен семья запорожских казаков приезжает в Петербург, чтобы засвидетельствовать свое почтение супруге фельдмаршала Кутузова — Екатерине Ильиничне. Казаки поют княгине «козацьку виршу в честь ее мужа» (надо сказать, «вирша» весьма кровожадная — в духе написанного ровно через тридцать лет Гоголем «Тараса Бульбы»):
Плоды земные предвосхищаются цветами, а благодеяния людей — ласками.
Гибель Николая Оленина. — Батюшков: дружеские «комиссии». — Характер Гнедича. — Французские знамена
Весть о гибели Николая Оленина в Бородинском сражении потрясла Гнедича. Он старается не отходить от убитых горем Олениных. Много думает о смерти, о смысле жизни. 3 октября 1812 года пишет Батюшкову: «Нет, любезный друг, из Москвы я не получал письма твоего и только сегодня, получив письмо твое от 4 сентября из Владимира, узнал я, что ты жив, ибо, слыша по слухам, что ты вступил будто в ополчение, считал тебя мертвым и счастливейшим меня. Но видно, что мы оба родились для такого времени, в которое живые завидуют мертвым, — и как не завидовать смерти Николая Оленина — мертвые бо сраму не имут… Грусть Алексея Николаевича мне гораздо кажется мучительнее, нежели Елизаветы Марковны; после того как ты их видел, они оба прожили пятьдесят лет; она от слез, а он от безмолвной грусти — истаяли…» [134]
13 июля 1813 года в Приютине, в усадьбе Олениных, был установлен памятный камень Петру Оленину. Его поставили на месте, где Петр посадил дубок, но в 1812 году деревце засохло. Эпитафию для памятника написал Николай Иванович Гнедич:
После смерти Гнедича Алексей Николаевич Оленин добавил к этой эпитафии пояснение: «Сия надпись была сочинена покойным другом покойного моего сына Николая, убиенного за веру, царя и отечество на поле Бородинском!..»
Скорее всего, и Батюшков присутствовал на этой печальной церемонии — тогда он еще был в Петербурге и не мог не приехать в такой день к Олениным. С Николаем он дружил много лет. (Право, это звучит странно — «много лет», — когда речь идет о юноше, погибшем в неполные двадцать, но сохранилось письмо Батюшкова четырнадцатилетнему Николаю Оленину; из него видно, что их дружбе не первый день.)
* * *
В сентябре Константин Николаевич уже на войне. Первое же письмо Гнедичу (оно было написано в Теплице) наполнено просьбами: «Отправь это письмо к батюшке… Сделай одолжение, из моих денег купи сии карты и пришли немедленно при первой оказии на имя его Превосходительства Николая Николаевича Раевского… Приложенные у сего письма доставь сестре и куда следует, не замедля… Письма раздай по адресу… В книжной лавке Академии наук надо вышедший на 813 год адрес-календарь…» [135]
И сколько еще будет этих неотложных просьб, сколько раз Гнедич, забыв о себе, будет бегать по Петербургу в поисках то одного, то другого. Купить карту Германии, зайти в ломбард, выслать деньги на хорошую лошадь, поскольку воевать на плохой — значит рисковать головой…
Гнедич крайне щепетильно относился к каждой просьбе, и Батюшков очень ценил эту способность друга, весьма редкую не только сегодня, но и двести лет назад. Не было случая, чтобы Николай Иванович не исполнил просьбы или промедлил, или забыл что-то, или потерял, или перепутал. Ответственность во всем, что касалось его служебных или дружеских обязанностей, была частью жизненной философии Гнедича.
Сохранилась записка Гнедича Алексею Полозову, который подвел его, забыв и не исполнив обещанного. При этом Полозов ссылался, очевидно, на то, что потерял записную книжку. Вот что пишет 26-летний поэт своему приятелю: «Памятные дела носи лучше в сердце или в уме, а не в записной книжке. Не делай ни малейшего невнимания к тому человеку, которого желаешь иметь своим другом, потому что если он честолюбив — оскорбится, если корыстен — осердится, если искренен, то быть таким перестанет…» [136]
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments