Тайные трибуналы КГБ. Ловля «кротов» - Николай Чистяков Страница 34

В голодный 1921 год сапоги отца были обменяны на картошку, а часы хранятся у меня и поныне как память об отце. Сохранились также его письма к матери с фронта. В одном письме он вспоминает крестьянскую работу, дружную жизнь семьи, а далее с тоской пишет: «Но что же делать, когда нас оторвали от домашнего очага, от родной стороны. Теперь мы на чужбине далекой деремся с врагами за веру и отчизну».

Осталось и другое письмо, адресованное мне. Написал его отец еще дома, перед отправкой на фронт. Он сказал матери: «Отдашь сыну в день его совершеннолетия». Но мать не выдержала. Через 15 лет она достала письмо из сундука и подала мне. На конверте черными, из голландской сажи, чернилами было написано: «Последнее слово отца». Я с большим волнением вынул пожелтевший листок из конверта.

«Дорогой и единственный сын мой. Я прошу тебя беречь свою мать так, как она берегла и растила тебя. Твой отец Федор».

Это было завещание отца: он словно чувствовал, что домой не вернется.

Я часто потом перечитывал письмо и каждый раз задавал себе вопрос: выполнил ли я завет отца? Относился ли я с должным вниманием и заботой к своей матери, которая до последнего своего дня все силы и средства, всю свою любовь и нежность отдавала нам — детям, чтобы вырастить нас настоящими, честными и добросовестными людьми, дать нам необходимое образование.

Моя мать прожила трудную жизнь. Овдовев в 28 лет, она всю себя отдала воспитанию детей — дочери и сына. Почти 35 лет мать проработала ткачихой на фабрике в Шуе.

До 1920 года мама, сестра Мария и я жили у деда, в семье, которая в некоторые годы доходила до 18 человек. Затем перешли в свой дом, стоявший рядом и построенный еще при жизни отца.

Это было очень тяжелое время. После империалистической и гражданской войн в стране царили разруха, голод, тиф, безработица. В нашем новом доме хлеба — ни крошки, муки — ни пылинки. Поэтому первое время мы вынуждены были ходить за хлебом к бабушке.

Вскоре мама купила для сестры чулочную машину, и после непродолжительного обучения у какой-то женщины в Шуе Мария стала вязать чулки и носки.

Так целыми днями сестра крутила ручку машины и вязала многометровую чулочную ленту, а мать ходила на фабрику за восемь километров от села. Одну неделю работала в утреннюю смену, другую — в вечернюю. И так из года в год.

В летнюю пору дальность дороги не очень чувствовалась, но в осеннее и зимнее время ей было трудно. Бывало, я лежу на теплой печке, прислушиваюсь к завыванию ветра, а на улице темень — хоть глаз выколи. Лежу и думаю: вот скоро закончится смена и мама пойдет домой. А время тянется мучительно долго. Под шум дождя и ветра хочется спать, но спать нельзя: уснешь, мама не добудится. Каждый шорох, каждый стук настораживает. Немного жутко. Но вот наконец улавливаешь чваканье сапог по грязи. Затем стук в окно. Это мама. Быстро соскакиваешь с печки и босиком бежишь открывать дверь. Мама промокла до нитки, сапоги грязные. Переодевшись, она ложится спать. Утром чуть свет ей уже надо быть на ногах, топить печку, варить еду. Наспех она завтракает. Подруги стучат в окно:

— Настюха, пора!

Дорога в Шую, петлявшая по полям, зимой заметалась снегом. Возвращаясь домой с вечерней смены, женщины нередко сбивались с дороги, часами блуждали по полю. Выручал в таких случаях пожарный или, как его называли, полочный колокол, в который звонил сельский сторож…

Умерла мама в 1952 году в возрасте 67 лет. У нее был врожденный порок сердца, а под старость развилась астма. Пролежав месяца два в больнице, она была выписана в безнадежном состоянии и через несколько дней умерла в доме сестры. Перед смертью она просила похоронить ее на Дроздовском кладбище, где лежали многие родные.

Просьбу ее мы выполнили. Провожать маму в последний путь пришли все жители нашего села и многие из окрестных деревень. Люди подходили к гробу, тихо говорили:

— Прощай, тетя Настя! Вечная тебе память…

Многое, очень многое припомнил я, бродя по окрестностям родного села Дроздова. Здесь вновь вставали перед глазами картины детства и юности, лица моих далеких и близких предков, моих односельчан. Именно здесь, на родине, я с особенной силой и ясностью осознавал величие дел нашего народа, все те счастливые перемены, которые дала нам революция, советская власть. Вспомнил я в те дни и студенческие годы, и начало службы в Красной Армии.

1939 год… Навсегда он останется в моей памяти. В апреле 1939 года я был принят в ряды Коммунистической партии. Одну из рекомендаций для вступления в партию дал мне Ленинский комсомол, членом которого я был в течение десяти лет.

Другим важным событием 1939 года явилось окончание Московского юридического института Прокуратуры СССР. Жаль было расставаться с дружным и спаянным студенческим коллективом, с Алексеевским студенческим городком, в котором мы жили во время учебы в институте, готовились к экзаменам, учились танцевать, занимались спортом…

Все это далекое, но незабываемое прошлое. На всю жизнь останутся в памяти имена наших наставников и воспитателей: директора института профессора К.А.Мокичева, членов-корреспондентов Академии наук СССР, профессоров С.А.Голунского и М.С.Строговича, члена-корреспондента Академии наук Украинской ССР, профессора С.В.Юшкова, профессоров Д.А.Розанова, А.Н.Трайнина, А.В.Карасс, С.П.Выгодского, В.Ф.Червакова, М.А.Чельцова-Бебутова, которые заботливо и настойчиво передавали нам свои знания, готовили к самостоятельной трудовой жизни.

Нельзя без душевного волнения вспоминать жизнь и работу в комсомольской организации института, где я несколько лет был членом бюро, а на последнем курсе — заместителем секретаря. Комсомол цементировал нашу дружбу, развивал политическую инициативу, учил быть стойкими, принципиальными и беспредельно преданными Родине, партии, советскому народу. Уверен, что многие мои однокашники добрым словом вспоминают вожака комсомольцев Д.Д.Королева, которого мы в шутку называли гегемоном, умного человека и талантливого организатора молодежи.

Но вот волнующие дни государственных экзаменов позади. Председатель государственной экзаменационной комиссии С.А.Голунский вручил дипломы, в которых значилась наша профессия — юрист.

«…Профессии, — писал К.Маркс, — кажутся нам самыми возвышенными, если они пустили в нашем сердце глубокие корни, если идеям, господствующим в них, мы готовы принести в жертву нашу жизнь и все наши стремления» ^[3].

Прекрасные, правильные слова. Профессия юриста пустила в моем сердце глубокие корни, и я посвятил этой трудной, романтической и благородной профессии всю свою жизнь.

Помнится и прием нас, выпускников, прокурором Союза ССР М.И.Панкратьевым, его слова напутствия о чутком и внимательном отношении к людям, к их жалобам и заявлениям.

После окончания института я был направлен на работу в прокуратуру Свердловского района города Москвы, где был назначен помощником прокурора. В работу включился с энтузиазмом. Мне нравилось принимать людей, обращающихся в прокуратуру по самым разнообразным вопросам, выступать в суде в качестве государственного обвинителя, выполнять другие многогранные задачи прокуратуры по надзору за законностью. Однако вскоре с работой в прокуратуре пришлось расстаться. Я стал солдатом.