Третьяков - Анна Федорец Страница 34

Александра Павловна помещает в центр кружка своего отца и дядю, и это вполне естественно: Павел Михайлович — заглавный герой ее книги, а Сергей Михайлович — один из ближайших к нему людей. Но все же, по-видимому, заводилой следует считать Алексея Алексеевича Медынцева. Человек страстный, веселого нрава, выдумщик и любитель красного словца, он объединял всю компанию и, как сказали бы сейчас, определял вектор ее развития. Обычно принято считать, что именно с ним П.М. Третьякова связывала особенно крепкая дружба. Но, думается, в данном случае следует вести речь не столько о дружбе, сколько об активной организаторской деятельности А.А. Медынцева. Как глава кружка, Алексей Алексеевич «связывал» его членов даже на расстоянии — брал с них слово регулярно ему писать, сам отправлял им письма, просил о выполнении тех или иных поручений. Благодаря этому в фондах Третьяковки отложился добрый десяток писем А.А. Медынцева П.М. Третьякову. От других членов кружка, за исключением Т.Е. Жегина, такого числа посланий не осталось. Тем не менее... количество писем между двумя людьми никак не является веским аргументом в пользу их близких отношений. Высокопарность, даже некоторая выспренность писем Медынцева не позволяют думать, что он был особенно близок Третьякову душевно. К примеру, в одном из писем в 185 3 году Медынцев пространно пишет: «... Прощаясь с тобой, безценный друг мой Паша, мы условились не забывать друг друга и положили пароль хоть изредка, но перекликнуться словом ласковым. Но вот уже скоро три недели разлуки нашей, и мы молчим как незнакомцы. Неужели какие-нибудь четыреста верст вырвали из нас дружеское сердце? Нет! Ни горы, ни леса, — и никакое пространство не изгладят из памяти моей — тех дружеских чувств, которыми мы как бы взаимно сроднились друг с другом, — и которые так глубоко вкоренились в сердце моем, что едва ли какой злой нож может вырвать их... За долгое молчание Бог виноватаго простит. Но вот вопрос? с чего начать. Ей! Ей! Не знаю, в особенности в настоящее время, когда сердце говорит, тогда язык немеет»343. В другом письме Медынцев заверял Третьякова: «... но эта нестерпимая пытка разлуки Бог весь когда окончится, — но терпение и время, — все преодолеет. Подождем?»344 Павел Михайлович ценил в людях простоту и искренность, поэтому отношения с Медынцевым у него были скорее приятельские, в то время как настоящим его другом был Т.Е. Жегин. Тем не менее именно Медынцеву с его бесшабашной веселостью и неутолимой жаждой общения удавалось на протяжении длительного времени сплачивать кружок в единое творческое целое.

Любопытно, что часть членов кружка — братья Медынцевы, Т.Е. Жегин, В.Д. Коншин — были людьми женатыми, в то время как оба брата Третьякова ходили в холостяках. Несмотря на такой «смешанный» состав кружка, он сумел просуществовать несколько лет. По-видимому, причиной этого был общий для всех его членов-купцов набор ценностей, столь резко отличных от ценностей описанных А.Н. Островским представителей «темного царства».

Сохранилось несколько стихов А.А. Медынцева, отправленных им в письмах Павлу Михайловичу. В одном из них, от 15 декабря 1853 года, Медынцев поздравляет приятеля с днем именин. Любопытна шутливая характеристика, данная им Павлу Михайловичу:

...Честной отец Архимандрит,

Любя душевно быт домашний,

Он сгонит мглу туманных дней На рынке Сухаревой башни Иль в небольшом кругу друзей...345

Члены кружка ценили Павла Михайловича, это совершенно очевидно. Так, когда он пребывал в Петербурге, брат и друзья писали ему: «... желаем тебе при совершенном здоровье весело провести время. Но, ради Милосердаго Господа, умоляем тебя о скорейшем возвращении. Ей! Ей! говорим не лицемеря, что у нас без тебя такая скука, что мы совершенно лишились аппетита»346.

Собирался Николо-Толмачевский кружок по вечерам и, возможно, по праздничным дням. Сохранилась недатированная записка П.М. Третьякова: «... вчерашний вечер я не занимался делом, и потому им теперь занят. К Вам я тогда приду, когда матушка перестанет на меня сердиться». К нему сделана приписка за подписью Медынцевых и Шиллинга: «... ответ по поручению матушки, и когда перестанет он глумиться. Истину свидетельствуем»347. За подобной шуточной формой общения скрывалось весьма серьезное содержание. Молодые купцы дебатировали вопросы литературы, читали стихи, обсуждали театральные постановки, слушали музыку. Так, А.А. Медынцев, 1 марта 1855 года приглашая Павла Михайловича на литературно-музыкальные вечерние посиделки, в стихотворной форме определяет их «программу»:

...И игры фортепьянный,

И канты все желанныя Играться будут Вам:

Иные чисто постныя,

Другия 3-хголосныя С скоромным пополам.

И ждет Вас с нетерпением Звук струнный вместе с пением И стих Ростопчиной...348

Молодые коммерсанты интересовались не только культурными вопросами, но и в меньшей мере политикой. Так, 30 апреля 1854 года в ходе Крымской войны русские артиллеристы под командованием поручика Ф.И. Абакумова потопили под Одессой английский пароход «Тигр». А.А. Медынцев переписывает своей рукой и отправляет друзьям газетную заметку патриотического характера за подписью «Одесский обыватель»: «... задумали орла спугнуть британским тигром, и — тигр издох в когтях мо- гучаго орла»349. Подобная форма передачи новостей была в те времена не редкостью. К примеру, Н.А. Найденов сообщает: «... запоздалое получение всех известий было тогда обычным; ходом военных действий крайне интересовались все; между тем до начала 1855 года телеграф существовал лишь между Москвой и С.-Петербургом; известия с театра войны пересылались с курьерами (от которых иногда оставались кое-какие общие сведения о происшедшем); затем они распубликовывались в “Русском инвалиде” и, лишь по получении его в Москве, перепечатывались в “Московских ведомостях” — единственной, не считая “Полицейских ведомостей”, газете, выходившей в то время в Москве, притом только 3 раза в неделю (по вторникам, четвергам и субботам), так что из “Инвалида”, полученного в Москве в эти дни, напечатанные известия попадали в “Московские ведомости” не на другой день, а в день выхода следующего номера. Петербургские газеты вообще получались тогда весьма немногими, а потому приходилось ходить по трактирам, в коих они имелись (в одном, конечно, экземпляре), и высиживать там долгое время в ожидании освобождения читаемого кем-нибудь номера “Инвалида” или “Северной пчелы”, в которую также на другой день по выходе “Инвалида” попадали напечатанные в нем известия». Политические вопросы занимали членов кружка в силу патриотической позиции каждого из друзей350, но не они являлись основой общения. Гораздо прочнее приятелей сплачивали дела культурные и повседневные заботы.

Об уровне доверительных отношений между членами Николо-Толмачевского кружка свидетельствует целый ряд сохранившихся документов. Так, уже говорилось о любви Павла Михайловича к плаванию; по-видимому, она была столь велика, что его желанию окунуться не препятствовали даже наступавшие в конце лета холода. Супруга А.А. Медынцева, Надежда Васильевна, 9 августа 1855 года пишет мужу из Москвы в Нижний Новгород: «... посоветуй ради Бога Павлу Михайловичу] теперь не ходить купаться, теперь и без того очень холодно »351. Алексей Алексеевич, который и прежде того заботливо обращался к Третьякову «... с искренним желанием перестать тебе купаться и быть здоровым»352, в первом же письме Павлу Михайловичу с ярмарки передает ему слова жены: «... она просила меня написать тебе о купанье, но я в подлиннике препровождаю к тебе вырезку из ее письма, и с мнением ее я совершенно согласен »353. В том же письме он передает супруге через Павла Михайловича деловые поручения: «... тебя же прошу, безценный друг мой Павел Михайлович, объявить жене моей, что к ней сегодня письма я не пишу — потому что совершенно не имею минуты свободнаго времяни. И скажи, чтобы она по желанию своему исполнила: служила бы молебен с водосвятием, — но только прежде всегда у нас бывала всенощная, то не лучше ли уже делать так было прежде. Но, впрочем, как она хочет»354. Алексей Алексеевич был в середине 1850-х годов церковным старостой.