Диссиденты - Александр Подрабинек Страница 34

Я прекрасно понимал, к чему может привести постоянное ожидание опасности – мнительность, невроз, паранойя. Случайный взгляд прохожего на улице – следят! Необычный щелчок в телефонной трубке – прослушивают! Замок заедает – был негласный обыск! Так можно незаметно сойти с ума. Я ли не видел таких больных?

Надо взять себя в руки. Замок мог забарахлить сам по себе. Контрольная нитка и раньше иногда падала, если ее плохо закрепить. В комнате всё на своих местах. Я не мог сам привести сюда хвост. Среди моих друзей и близких нет предателей. Значит, у меня развивается невроз, и не надо ему потакать. Все нормально, уверяла меня моя аналитическая половина, не суетись и не паникуй.

Что нормально? – возмущалась в ответ моя скептическая половина. Не будь идиотом, прислушайся к микросимптомам! Уноси все из дома, пока не унесли другие. Потом разберешься, кто здесь параноик, а кто умный.

Что лучше: мнительность или беспечность? Выбирать между дураком и параноиком было непросто. Поэтому я принял половинчатое решение: унесу все самое ценное, остальное оставлю. Так и сделал. В тот же вечер, проклиная себя за излишнюю мнительность, я отвез в безопасное место один машинописный экземпляр «Карательной медицины», материалы к новому «Информационному бюллетеню» и некоторые другие важные документы. Пишущую машинку с заправленным в нее бланком Рабочей комиссии оставил на столе как доказательство того, что я еще не свихнулся окончательно и могу посмеяться над собой и своей болезненной мнительностью.

На следующий день вместе с Ирой Каплун мы шли по улице Дмитрия Ульянова, когда около нас резко затормозила черная «Волга». Из нее выскочили три человека, меня схватили за руки и, не говоря ни слова, втащили на заднее сиденье машины. Двое сели по бокам. Я даже не спрашивал, кто они, настолько это было очевидно. Иру, которая хотела сесть в машину вместе со мной, так грубо оттолкнули прочь, что она упала на землю.

Дальше для меня началась игра под названием «Угадай, куда едем». Спрашивать у гэбэшников не хотелось, да и было бесполезно. Я смотрел на дорогу. Мы вылетели на Ленинский проспект и через некоторое время уже мчались по осевой, разогнавшись до 160 километров в час. Перед светофорами машина чуть снижала скорость, включалась сирена, и мы мчались дальше в сторону центра. Я думал: черт с ним, с допросом или куда они там меня везут, только бы добраться до этого места живым и невредимым. Дорога была еще мокрая после дождя, на обочинах под порывами ветра от проезжающих машин танцевали желтые листья, и жизнь была бы совершенно прекрасна, если бы не сумасшедшие люди, везущие меня в машине с сумасшедшей скоростью. Проехав за считаные минуты Ленинский проспект, мы повернули по Садовому кольцу направо, и тут мне подумалось, что если меня везут на допрос в управление КГБ на Малой Лубянке, то есть дорога короче. Значит, не на допрос. Тогда куда? Миновали Таганку. Может быть, на шоссе Энтузиастов и в Электросталь? Нет, машина свернула на Ульяновскую и поехала в сторону центра. Проехали Яузские ворота, выезжаем на Солянку, и я еще надеюсь, что они таким кружным путем решили ехать в УКГБ, которое тут уже совсем недалеко. Глупые надежды. Машина сворачивает в Петропавловский переулок, и через минуту мы останавливаемся во дворе моего дома.

Выследили все-таки! Когда? Каким образом? Я так тщательно всегда проверялся. Если выпивал где-нибудь в компании, то никогда не шел домой, боясь, что в нетрезвом состоянии потеряю бдительность. Как же так получилось?

Машина тем временем стояла во дворе, я сидел в ней, а чекисты время от времени выходили куда-то, возвращались, снова уходили. Кому-то звонили. Кого-то ждали. Стоило ли так гнать по мокрым московским улицам, чтобы потом так тупо стоять во дворе и ничего не делать?

Я сидел, пытаясь понять, как они нашли мое убежище. Собственно говоря, было только два варианта: либо меня выследили, либо кто-то сдал. И то и другое – невероятно. Кто знал об этом месте? Всех можно вспомнить наперечет. Папа, Кирилл – исключено. Славка Бахмин – исключено. Моя подруга Таня Якубовская – исключено. Один раз здесь был Мишка Кушнир – мой четвероюродный брат из Кишинева, отказник, ожидающий разрешения на выезд в Израиль. Исключено. Еще как-то раз здесь оставалась до утра Лена – медсестра с работы, с которой у нас что-то начиналось, но так ничего и не вышло. Неудачный роман? Ее обида и месть? Невероятно. Не похоже. Еще как-то раз, возвращаясь с чьих-то эмигрантских проводов, я дошел почти до самого дома, но в последний момент понял, что, будучи сильно подшофе, не в состоянии провериться, – я развернулся и поехал спать к приятелю. Неужели именно в тот раз я и довел их до дома? А уж квартиру вычислить совсем не трудно. А может, они до сих пор ее не вычислили, и потому мы стоим здесь уже два часа? Я терялся в догадках. Ни одного нормального объяснения не было.

Наконец приехали какие-то люди в приличных костюмах, и мы пошли в дом. Я открыл замок своим ключом – на середине оборота он по-прежнему непривычно цеплялся за какой-то поврежденный цилиндрик. Все-таки лучше быть параноиком, чем дураком, резюмировал я свои размышления двух последних дней.

Обыск проводили три гэбэшника, прихватившие с собой еще двух понятых, вероятно, своих же сотрудников. В маленькой и уютной моей комнатке было не повернуться, но, несмотря на тесноту, на полу постепенно росли две кучи бумаг – то, что надо было изъять, и то, что можно было оставить. Руководивший обыском старший лейтенант КГБ Каталиков аккуратно писал протокол, а двое его подручных – Орехов и Гавриков – лазали по шкафам и рыскали по комнате, отбирая, чем бы поживиться. Поживились в конце концов «Архипелагом ГУЛАГом», «Информационными бюллетенями», материалами «Международной амнистии», различными письмами и обращениями, самиздатом и магнитофонными пленками. С последними вышла загвоздка. Магнитофонных кассет было много, и мне было жалко терять все записи – я настаивал, чтобы каждая кассета, как и положено по закону, была описана отдельно. Для этого их надо было прослушать. Каталиков решил не нарушать закон и велел слушать начало каждой кассеты. Таким образом забрали всего Галича, Окуджаву и Старчика. Высоцкого оставили. В какой-то момент дошла очередь и до кассеты, на которой был записан мой летний допрос в КГБ. Я с интересом смотрел, что сейчас будет. Сначала вытянулось лицо у следователя Каталикова. Затем к нему присоединились Орехов с Гавриковым, которые замерли с какой-то недосмотренной антисоветчиной в руках.

– Ведь это Капаев? – спросил Каталиков у своих сослуживцев. Те утвердительно кивали.

– Что это значит? – обратился Каталиков ко мне.

– Ничего особенного, – отвечал я. – Мы изучаем ваше поведение, психологию следователя при ведении допроса. Так сказать, на практике, на собственном опыте. Вы не против?

Как ни странно, взрыва негодования, которого я ожидал, не последовало. Каталиков усмехнулся. Его подручные довольно улыбались. То ли у них были неприязненные отношения с Капаевым (по постановлению которого, кстати, проводился этот обыск), то ли они оценивали своего противника как профессионалы.

Я же об их профессионализме был невысокого мнения. Один из помощников Каталикова показался мне абсолютным кретином. Он откладывал в стопку ненужных следствию бумаг именно то, что могло бы железно быть использовано против меня. А в стопку ценных для КГБ документов клал какую-то ерунду, которую можно было найти в каждом интеллигентном московском доме. В какой-то момент он даже вытащил из кучи для изъятия тетрадку с моими стихами и со словами «ерунда какая-то» переложил ее в кучу ненужных следствию бумаг. Ну просто свой игрок в чужой команде! Я недоумевал и тихо радовался. Я слышал, что в 5-е управление КГБ (борьба с диссидентами) попадают в основном из ЦК ВЛКСМ, стало быть, люди не шибко профессиональные, но чтоб до такой степени…