Проклятие Лермонтова - Лин фон Паль Страница 34

19 марта из столицы империи отбыл в западном направлении молодой убийца Пушкина Дантес. И в тот же день, в другом направлении, на юг, из той же столицы выехал Михаил Юрьевич Лермонтов. Его путь лежал на Кавказ, для участия, как он думал, в большой войсковой операции по усмирению горцев. Операция была разработана как устрашающий маневр, демонстрирующий силу русского оружия – чтобы, как следует припугнув врага, поставить того в условия однозначного выбора: добровольно перейти под руку русского царя, то есть просить чуть не слезно добровольно присоединить родные земли к новому отечеству. Осенью (а император был уверен в «добровольном» решении туземцев) планировался визит Николая в действующую армию и военный смотр. Неужто император всерьез думал покорить Кавказ за полгода? Похоже, что так.

Лермонтов к началу военной кампании не успел. Он почти на месяц задержался в весенней Москве. Он страшно соскучился по своим друзьям, вот и наверстывал теперь упущенные в разлуке годы. Тем более что еще неизвестно, как могла сложиться его кавказская судьба: шальная пуля – вот и поставлена точка. Он много времени проводил у Марии Лопухиной, переписку с которой никогда не прекращал, и – вполне может быть – виделся с Варенькой, но если и виделся, то биографам это неизвестно. Зато точно известно, с какими барышнями он эти три недели почти не расставался, – с сестрами Мартыновыми. В этом московском доме он бывал постоянно. Братья Мартыновы были его приятелями по школе подпрапорщиков и юнкеров – старший Михаил и младший Николай, тот самый «свирепый человек» из воспоминаний Тирана. «Свирепый человек» и привел в московский дом офицера Лермонтова: он тоже по дороге из Петербурга остановился в Москве, и он добровольцем ехал на Кавказ – туда же, куда и Лермонтов. Старшим Мартыновым неказистый разжалованный офицер не нравился, но и отказать от дома они ему не могли. А девицы Мартыновы, которым офицер читал стишки, очень даже были довольны. Даже после отъезда Николая двери мартыновского дома перед ним не захлопнулись. Не эти ли веселые вечера с сестрами своего будущего убийцы и задержали в Москве поэта? Вполне может быть.

М. Ю. Лермонтов

Автопортрет (1837–1838)

В расположение войск, как считал Висковатов, офицер Лермонтов прибыл, когда командующего Вельяминова в Ставрополе, где находился штаб Кавказской линии, уже не было. Лермонтов, мало того что задержался в Москве, он еще и ехал на Кавказ через Тамань. Вот в Тамани-то и берет начало не только одноименная его повесть, но и неприятная история с пропавшими письмами. Якобы, отбывая на юг, поэт пообещал Мартыновым доставить к их сыну, Николаю, пакет с письмами, то есть с последними вестями из дома. Но в Тамани, где Лермонтов ожидал почтового судна до Геленджика, он поселился (точно по его повести) в доме контрабандистов, которые приняли его за полицейского агента и ограбили. Вместе с поклажей исчез и пакет с мартыновскими письмами. Николаю, когда поэт с ним встретился, он мог только передать свое сожаление и триста рублей из собственного кармана. Николай отписал об этом несчастье отцу, а тот ответил, что господин Лермонтов не мог ничего знать о деньгах, если сам не распечатал посылку. Так и родилась легенда, что никто Лермонтова не обкрадывал, а он исключительно из зловредного любопытства пакет вскрыл, письма прочитал и стал распускать слухи о вещах, узнать о которых можно было только из переписки. Полным доказательством его вины отец Мартынов якобы считал то, что ничего о деньгах в посылке Лермонтову не говорил, а если тот не вернул писем, но вернул деньги – так он пакет и вскрыл, а потом объявил, что его обокрали.

История была нехорошая, как говорили «с душком», но почему-то до 1841 года, до того памятного лета, наружу не выплывала. С душком, собственно, получалось и объяснение, почему Николай Соломонович стрелялся с Михаилом Юрьевичем не в 1837, а аж в 1841 году. Странно, не правда ли, столько времени ждать? Какое-то специфическое понятие о фамильной чести, смыть пятна с которой можно лишь спустя четыре года. Однако ни в 1837, ни даже в 1840 году, когда Михаил Юрьевич делился с Николаем Соломоновичем творческими планами, последний о дуэли не помышлял – напротив, приятели мирно сидели в его шатре и пили вино. А слухи о сестрах Мартыновых, как пишут защитники чести Мартынова Николая, вовсю уже гуляли по всему Кавказу и по Москве. Вот ведь какая незадача!

Однако мы забежали вперед. 10 апреля Лермонтов выехал из Москвы (а 21 мая был уже, согласно Висковатову, в Геленджике (в Геленджик Висковатов отправляет Лермонтова через Тамань). Там он доложил о своем прибытии генералу Штейбену и вместе с его частями конвоировал транспорт по Геленджикской кордонной линии от Ольгинского кордона до Агинского укрепления. В этом переходе с постоянными перестрелками генералу Штейбену дважды пришлось отражать серьезные нападения. На Кавказе шла война.

Власть над Кавказом передала России Турция по Адрианопольскому миру 1830 года, хотя сами турки никакой власти над горскими народами не имели. Теперь официально считалось, что Кавказ – территория Российской империи, на деле же выходило, что местные жители с этим совершенно не согласны. Лермонтов помнил из детства лишь рассказы о набегах горцев, но после 1830 года русская армия на Кавказе вела уже широкомасштабную войну. И вела крайне неудачно: солдаты были вооружены уже устаревшими к тому времени гладкоствольными кремневыми ружьями, в качестве артиллерии использовались часто негодные от старости пушки с рассыпающимися при выстрелах деревянными лафетами или короткоствольные «единороги», которые от отдачи при выстреле опрокидывались на самих артиллеристов. Связь между гарнизонами была затрудненной, и если горцы налетали, то солдаты оказывались с врагом один на один. Учитывая, что в большинстве гарнизоны были малочисленными, то потери оказывались кошмарными. Однако, как писал Григорий Филипсон, «в 1837 году в Петербурге глядели на дела своеобразно, и там не подозревали, что войска имели дело с полумиллионным горным населением, никогда не знавшим над собою власти, храбрым, воинственным, которое в своих горных, заросших лесом трущобах на каждом шагу имеет сильные природные крепости. Там еще думали, что горцы не более как возмутившиеся русские подданные, уступленные России их законным повелителем, султаном, по Адрианопольскому трактату».