Лорд Байрон. Заложник страсти - Лесли Марчанд Страница 34

Никогда еще не сталкивались два настолько сильных и самолюбивых человека. Любовь причиняла им страдания, и все-таки они не могли от нее отказаться. В жизни Каролины это была самая сильная и долгая страсть. Она говорила Медвину: «Я стала любить его больше, чем добродетель, религию и все тому подобное. Он разбил мое сердце, но я по-прежнему люблю его». Байрон честно писал леди Мельбурн после того, как его любовь к Каролине превратилась в отвращение из-за ее выходок: «Я не собираюсь отрицать свое увлечение: оно было, но теперь его нет». В письмах к Каролине сквозит неподдельная нежность. Когда их любовь еще только зарождалась, он писал: «Я никогда еще не знал женщину, обладающую большими талантами, чем у тебя; я встречал обычных женщин, ничем не выделяющихся. Но все они несчастливо сочетают ординарность с необузданностью нрава… Твое сердце, моя бедная Каро, словно маленький вулкан, извергает горящую лаву, и все же я не хотел бы, чтобы оно стало хоть чуточку холоднее. Знаешь, я всегда считал тебя самым умным, самым привлекательным, самым непредсказуемым, самым открытым, самым удивительным, опасным, очаровательным маленьким созданием, которое можно встретить в наш век или можно было встретить две тысячи лет назад. Не буду говорить тебе о красоте: я не судья. Только все красавицы тускнеют рядом с тобой, потому что ты самая лучшая».

Но именно Байрон был повинен в том, что погубил лучшие черты своей возлюбленной, которые так привлекали его, – свежесть и невинность. Когда он упрекнул ее в холодности, она отвечала ему: «Разве была я холодна, когда впервые стала твоей, когда в карете ты попросил меня поцеловать тебя в губы, а я не смела; это был дурной поступок, но потом я уже не могла устоять: ты притягивал меня к себе как магнит, и я просто не могла уйти. Неужели я была холодна тогда, неужели и ты был холоден?.. Никогда, пока сердце мое не перестанет биться, я не забуду тебя и тот миг, когда ты сказал, что любишь, когда наши сердца не только соединились, но мое сердце стало принадлежать твоему, когда мы оба стремились удержаться от непоправимой ошибки».

Будучи избалованным ребенком, Каролина воображала, что можно играть с огнем и не обжечься. Она хотела полностью подчинить Байрона своей воле, как подчиняла весь свет. Единственный раз в своей жизни Байрон не удовольствовался легким флиртом, а полностью завоевал сердце своей возлюбленной, хотя часто сожалел о том, что совершил и что было предначертано ему судьбой. В течение нескольких недель политическая карьера Байрона, его успех в обществе, который вначале так много значил для него, даже литературная репутация – все было поставлено под удар из-за этой безумной любви. Вскоре он понял, какой опасный дикий дух выпустил на свободу, когда заставил быстрее забиться сердце этого «несносного ребенка». Каролина говорила Медвину: «Байрон не притворялся: он любил меня так, как никто еще не любил ни одну женщину». Он разбудил ее чувства, и она уже не могла забыть его.

Экзальтированность Каролины не знала границ. Если бы их роман продолжался тайно, ни один человек не выразил бы своей озабоченности. Сама леди Мельбурн давно была подругой лорда Эгремонта, на которого, как говорили, был похож Уильям Лэм, ее второй сын и муж Каролины, а связь леди с принцем Уэльским, возможно, была причиной участия, которое принимал принц в ее сыне Джордже. Леди Мельбурн не притворялась, что она добродетельнее других, и все же ее раздражали несдержанность и неуместное поведение Каролины. Леди Бессборо и сама в юности характером напоминала свою дочь, но, несмотря на это, строго следовала нормам общественной морали и скрывала свою связь с лордом Грэнвиллом Левесоном Тауэром. Ее последняя связь с Шериданом чуть не превратилась в скандал по причине горячности любовника (он сказал ей, что даже через крышку гроба будет взирать на нее).

Однако именно сам Байрон предложил весьма скандальный выход из положения, побег, возможно зная или надеясь, что Каролина не осмелится порвать со своим благополучным мирком, или желая проверить, бросит ли она своего мужа ради него.

В то время как страсти были накалены до предела, но ничто не предвещало бури, Байрон снова обратился к политике. Поглощенный увлечением Каролиной и успехом «Чайльд Гарольда», он забросил свои «парламентские обязанности» после первой речи в феврале. Байрон был в палате два раза в марте и три – в апреле. Его понятие о политической жизни состояло в том, что оратор с независимыми либеральными или радикальными взглядами должен доносить до публики свое мнение, чтобы пробудить брожение умов своим красноречием и благоразумием. У Байрона не хватало смелости присоединиться к лидерам вигов, но он также не мог пойти на компромисс или осторожничать, чего придерживались даже самые радикальные политики.

21 апреля Байрон вновь выступил с речью по поводу требований католиков – первой важной темой обсуждения в парламенте после утверждения указа, направленного против разрушителей станков. Ирония Байрона настраивала на пробуждение в сердцах жалости к угнетенным людям, ирландским католикам. Он закончил свою речь дерзким предположением о том, что сам Наполеон был бы благодарен за борьбу Англии с освободительным движением католиков: «На основе вашей тирании Наполеон надеется построить свою собственную».

В целом эта речь оказалась более вызывающей и своевольной, хотя и менее логичной, чем речь в защиту разрушителей станков. Хотя пэры вежливо выслушали находящегося в расцвете славы автора «Чайльд Гарольда» – не в пример выступлению порывистого, никому не известного молодого лорда, впервые ораторствовавшего несколько недель назад, – речь не произвела на них большого впечатления. Однако голоса Байрона хватило, чтобы утвердить предложение. Позднее он вспоминал, что «мне пришло спешное предложение на бал, которое я с неохотой отклонил, чтобы принять участие в освобождении пяти миллионов человек». Но после этого его интерес к парламентским дебатам начал убывать.

Критическая статья о «Чайльд Гарольде» явилась настоящим бальзамом авторскому самолюбию. Даже Джеффри похвалил поэму в «Эдинбургском обозрении», а когда Байрон написал ему письмо с извинениями за несправедливые нападки в «Английских бардах…», Джеффри намекнул на убедительные доказательства того, что не он автор отзыва на «Часы досуга». Байрон был рад закопать топор войны.

После успеха «Чайльд Гарольда» женщины засыпали Байрона письмами. Некоторые хотели развеять его скептицизм, другие просили его прочитать их стихи. Самой бесстыдной оказалась Кристина, леди Фолкленд, вдова друга Байрона, лорда Фолкленда, убитого на дуэли. Она вообразила, что Байрон влюблен в нее, потому что из жалости к ее бедственному положению оставил в вазе в ее доме 500 фунтов. Прочитав «Чайльд Гарольда», она решила, что все строки о любви в поэме обращены к ней. «Скажи мне, мой Байрон, неужели, когда ты так скорбно и нежно изливал свое сердце этой Тирзе, ты не имел в виду меня?» Она была убеждена, что «афинская девушка» не кто иная, как «твоя Кристина». Байрон в отчаянии отнес все письма своему юристу, но, когда сказал ей, что не будет ни читать их, не отвечать, она продолжала настаивать: «Почему, мой милый, ты не отвечаешь на мои чувства, как прежде? Умоляю, скажи мне, Джордж» и т. д.

Хотя Байрон никогда не чувствовал себя уютно в обществе, он все же со всей страстью предался светской жизни, которая била вокруг него ключом. Среди новых друзей, которых он приобрел после своего успеха, оказались две красивые, влиятельные и властные женщины. Одной из них была леди Джерси, признанная светская красавица и умница, покровительница всех модных балов. Она даже посмела отказаться от встречи с герцогом Веллингтоном, потому что он опоздал. Байрон стал любимцем на ее великосветских вечерах. Другой женщиной, с которой его связала долгая и крепкая дружба, оказалась Элизабет, леди Мельбурн, мать добродушного супруга Каролины Лэм. В скандальной связи Байрона со своей невесткой она играла роль его доверенного лица. В молодости она обладала загадочной красотой, но и в шестьдесят два была все еще хороша собой. Это была женщина, о которой мечтает любой мужчина: спокойная и рассудительная, женственная и даже чувственная, но чуждая женских причуд. Тактичная и понимающая леди Мельбурн никогда не терялась и не устраивала сцен.