Революция и семья Романовых - Генрих Иоффе Страница 34

В то самое время (начало мая 1917 г.), когда в Петрограде промышленно-финансовые воротилы – штатские люди «практической складки» – сговаривались о создании «Республиканского центра», в Могилеве (в Ставке) генералы и офицеры – военные люди не менее «практической складки» – готовились к открытию съезда, который должен был положить начало «Союзу офицеров армии и флота». Летом 1917 г. этот «союз» наряду с «Республиканским центром» станет еще одной крупной контрреволюционной организацией, через которую будет осуществляться практическая подготовка корниловского мятежа. И так же, как «Республиканский центр», он будет еще одним зерном, из которого позднее произрастет «белое дело»…

О «Союзе офицеров» известно значительно больше, чем о «Республиканском центре». Он издавал свою газету «Вестник» (с июля 1917 г.), распространял листовки, обращения и т. п. Часть этих материалов была приобщена к материалам Чрезвычайной следственной комиссии по корниловскому делу. Но архив «Союза офицеров», точнее, его главного комитета, который позволил бы судить о нем не только по официальным заявлениям, но и по тому, что происходило «за кулисами», отсутствует. Если верить одному из членов главного комитета «союза» – полковнику С. Н. Ряснянскому, этот архив при ликвидации Ставки осенью 1917 г. был увезен из Могилева в Новочеркасск, где он хранился на чердаке одного из домов. Но когда Добровольческая армия во главе с Корниловым зимой 1918 г. уходила с Дона в «Ледяной поход», хозяйка этого дома, по-видимому, уничтожила архив [240]. Однако сохранившиеся мемуары уже упоминавшегося нами полковника Новосильцева (он являлся председателем главного комитета «союза»), самого полковника Ряснянского и других активных членов «Союза офицеров» позволяют, как нам кажется, внести некоторые важные дополнения в то, что уже известно об этом «союзе» по исторической литературе.

Все началось в апреле. Приблизительно в середине месяца по фронту стало распространяться «обращение к офицерам», которое, как свидетельствует Новосильцев, было написано двумя офицерами Ставки – полковниками Прониным и Лебедевым. Пронин находился в Ставке еще тогда, когда верховным главнокомандующим был Николай II. Позднее, главным образом в эмиграции, его мысли и чувства вылились в ряд брошюр и статей верноподданнического, крайне монархического толка. Помимо этого, он активно подвизался в такого же рода эмигрантских организациях. Лебедев, по всей вероятности, в годы гражданской войны одно время занимал пост начальника штаба колчаковской армии и заявлял о себе как о беспощадном враге революции и большевизма. Эти краткие биографические данные в какой-то мере дают возможность судить о подлинных целях инициативы Пронина и Лебедева, проявленной весной 1917 г. Но официальное обращение, вполне легально распространявшееся по фронту и в тылу, не могло, конечно, содержать и намеков на их истинные замыслы. В нем провозглашалось, что «могучий Союз офицеров», создать который они призывали, должен строиться исключительно на началах аполитизма (армия вне политики!). Его главная задача – укрепляя «новые начала» в армейской жизни, не допускать в то же время потрясения «незыблемых основ военной организации», помогать командованию в борьбе против «разложения армии», укреплять «власть начальника» [241]. Короче говоря, дело изображалось таким образом, что речь идет о создании некоей «профессиональной офицерской организации», защищающей интересы офицерства и армии от проникающей в нее «анархии». Что касается отношения к Временному правительству, то «Союз офицеров» должен, безусловно, поддерживать его. Обращение содержало также призыв образовывать офицерские союзы на местах и делегировать их представителей на съезд в Могилеве, который должен собраться в мае.

14 апреля в офицерской столовой гостиницы «Бристоль» (Могилев) собралась инициативная группа. Ее член полковник Ряснянский пишет, что никто тут не задавал вопроса: «Како веруешь?» (т. е. не интересовался политическими взглядами), но «более-менее известно было, что, за исключением одного, все члены группы были монархистами».

С пронинско-лебедевским обращением, исходившим из Ставки, конкурировало обращение, подписанное неким полковником Генерального штаба Гущиным. Этот Гущин был из тех офицеров, которые после свержения царизма «поставили на революцию», но не на ту, которую делали народные массы во главе с большевиками, а на «революцию» Временного правительства и мелкобуржуазных, соглашательских партий. Он объявил себя «офицером-республиканцем» и, подделываясь под дух времени, пытался создать в Петрограде «Совет офицерских депутатов». Инициаторы могилевского съезда, будучи, как мы видели, почти сплошь скрытыми монархистами «старого образца» или, в лучшем случае, правыми кадетами, хмуро смотрели на гущинскую затею, видя в ней попытку повести хотя бы часть офицерства за ненавистным «Совдепом». В силу своей реакционности и реставраторских наклонностей они просто не поняли политической сути гущинского маневра. Между тем Новосильцев пишет в своих мемуарах, что А. И. Гучков впоследствии признался ему, что гущинский «совет» находился под его, Гучкова, покровительством и сам Гущин работал с его ведома и согласия. Истинная же цель этого «совета» состояла в том, чтобы «путем признания Совдепа провести в него офицеров во главе с самим Гущиным». Затем офицеры должны были расколоть «Совдеп», отделив солдатских депутатов от рабочих и превратив их в «опору Временного правительства» [242]. Впрочем, из намерений Гущина и Гучкова мало что получилось.

Могилевский офицерский съезд открылся 7-го и завершил свою работу 22 мая. На съезде выступили генерал М. В. Алексеев, бывший в то время верховным главнокомандующим, и его начальник штаба генерал А. И. Деникин – будущие создатели и «вожди» Добровольческой армии. Словно бы забыв о провозглашенном «аполитизме» образующегося «Союза офицеров», Алексеев прямо поставил вопрос о необходимости «сильной власти», способной остановить «анархию» в стране и «развал армии». «Внутри, – говорил он, – где та сильная власть, о которой горюет все государство? Где та мощная власть, которая заставила бы каждого гражданина нести честно долг перед родиной?» [243]«Мы все, – говорил далее Алексеев, – должны объединиться на великой платформе: Россия в опасности. Нам надо, как членам великой армии, спасать ее» [244]. Деникин в своем выступлении «громил» демократические и революционные организации. «Под флагом демократизации, – вещал он, – бурной волной врываются в армию начала анархии», «безумной вакханалии» [245]. Смысл такого рода сентенций был ясен: генералы призывали вновь образуемый офицерский «союз» блокировать процесс демократизации армии, превратив ее в средство создания «сильной власти», способной покончить с революционным движением в стране. И хотя, естественно, прямо ничего не говорилось, но власть Временного правительства, опиравшегося на меньшевистско-эсеровский Совет, тут явно ставилась под вопрос. И все присутствовавшие на съезде не только хорошо понимали «намек», но и полностью сочувствовали ему. Полковник Ряснянский рассказывает: многие офицеры – делегаты съезда – привезли с собой наказы, в которых говорилось о лояльности к Временному правительству, но «от души эти пожелания и требования не шли» [246]. Еще ощутимее стало настроение на съезде, когда 20 мая в Могилев прибыл «сам» Керенский. Приветствовавший его Новосильцев, в сущности, повторил основные положения речей Алексеева и Деникина. Он также говорил о «железной дисциплине» и необходимости установления «сильной, единой власти».