Я был в расстрельном списке - Петр Филиппов Страница 34

Но как быть, если воззрения депутатов отражают архаичные воззрения самого народа? В 1991–1993 годах в вопросе о власти многие демократы попали в ловушку. Они посчитали, что лозунг «Вся власть Советам!» сохраняет актуальность, поскольку высшая власть должна быть у парламента. Во время радикальных рыночных реформ такой вывод оказался ошибочным. Почему?

Я уже отмечал, что при советской власти Советы народных депутатов были бутафорией. Их исполкомы беспрекословно подчинялись аппарату партийных комитетов КПСС. К началу 1990-х годов значительная часть населения осознала порочность власти партноменклатуры. Популярным было требование предоставить Советам «реальную власть». Какие чаяния народа они отражали? Среди их приоритетов не просматривались конкурентный рынок, частная собственность, расслоение общества на предпринимателей и лиц наемного труда. Сами народные избранники не были юристами или экономистами. Они не ведали, как устроена современная рыночная экономика, какие существуют демократические институты и как они работают. Обсуждение и принятие законов не слишком их волновало, ограничивались лишь лозунгами. По моим подсчетам из 1060 народных депутатов РСФСР реально в разработке законопроектов участвовали всего 9 человек. Остальные пошли в депутаты, чтобы помочь своим регионам со снабжением дефицитными ресурсами. Они ходили по министерствам, размахивая депутатскими удостоверениями, пытались выбить дополнительные лимиты.

Народ в большинстве не осознавал, зачем нужны депутаты — его представители, не воспринимал их как функционеров полноценной ветви власти. Ведь власть — это «начальник, чиновник, распорядитель, управляющий, то есть человек, который приказывает». Когда я вел депутатский прием, избиратели приходили с проблемами протечки крыши, ремонта труб и т. п. Они не понимали меня, когда я говорил, что основная работа депутата — принимать законы и бюджет. Им нужен был толкач, который подгонял бы нерадивых коммунальщиков, помогал справляться с бытовыми трудностями. Еще было бы здорово, чтобы он имел фонд помощи тем, кто громче всех жалуется.

Впрочем, и наши депутаты были «на уровне». Летом 1992 года на слушаниях в Верховном Совете о ходе экономической реформы Егор Гайдар говорил о серьезном вреде гиперинфляции, объяснял жесткую финансовую политику необходимостью ее не допустить. Депутаты его не понимали, засыпали упреками за рост цен и требовали «не умничать», «напечатать больше денег и раздать их нуждающимся».

Даже продвинутым депутатам, прекрасным врачами и талантливым учителям, элементарно не хватало правовых и экономических знаний. Как гарантировать частную собственность? Как помочь нарождающемуся слою предпринимателей? Что делать с имуществом профсоюзов, которые и профсоюзами-то не были, или с потребкооперацией, не являющейся таковой? Другие страны уже прошли через это, но их опыт был скрыт от нас «железным занавесом». Однако рыночно ориентированные законы о приватизации, об акционерных обществах, Налоговый кодекс и другие нужно было принимать. В условиях жесткого противостояния в Верховном Совете важен был каждый голос. Члены фракций «Демократическая Россия» и «Радикальные демократы» обязали меня сесть на первый ряд и помогать нашим сторонникам, не разбиравшимся в сути обсуждаемых вопросов, поднятием руки «дирижировать» их голосованием («за» или «против»).

В судьбе каждого народа бывают моменты, когда единственно верный выход предлагает меньшинство. Это время чрезвычайной политики, по выражению польского министра финансов, вице-премьера Лешека Больцеровича. Здесь модель Советов и даже модель парламентской республики работают плохо или не работают совсем. Требуются харизматический лидер и группа его сторонников с широкими полномочиями. Когда Людвиг Эрхард в послевоенной Германии проводил рыночные реформы, подавляющее большинство граждан его ненавидело. А спустя два десятка лет в благодарность за немецкое экономическое чудо он был избран канцлером.

В России шанс провести назревшие реформы был только у Ельцина и первого российского правительства, в которое удалось собрать тех, кто был способен предлагать разумные решения, позволявшие стране перейти к рыночным отношениям. Съезд Советов и Верховный Совет во главе с Русланом Хасбулатовым объективно сделать это были не в состоянии. Но понимали это далеко не все, поэтому демократы раскололись. К октябрю 1993 года меньшинство демократических фракций поддержало правительство реформ, а все коммунисты и аграрии — Хасбулатова, встав в непримиримую оппозицию реформам. Кризис стал неизбежен.

Разогнав Съезд народных депутатов и тем самым обеспечив проведение реформ, Ельцин вынужден был подписать указ о роспуске нижестоящих Советов. Советская власть закончилась. Жаль, что под этот указ попал и уникальный Ленсовет XXI созыва.

Сказанное не означает, что авторитарная власть, настроенная на реформы, и правительство, не подотчетное парламенту, — лучшее решение. Бесконтрольная власть неизбежно загнивает, разъедается коррупцией. Сегодня мы видим это на опыте нашей страны и других авторитарных режимов. Чрезвычайную политику и соответствующие ей правовые институты надо устанавливать только на ограниченный срок и, проведя рыночные и политические реформы, возвращаться к демократическому контролю над властью.

Меня поразил высокий уровень квалификации депутатов в Швеции. Они, как правило, имеют большой опыт работы юристами или предпринимателями, поэтому разбираются в тонкостях правового регулирования бизнеса и народного хозяйства. А в нашей Госдуме сегодня — обилие отставных функционеров «Единой России», актеров, певцов, спортсменов. Россияне до сих пор не осознают проблему низкой квалификации парламентариев, готовы поддержать того или иного партийного лидера, даже не интересуясь его командой. На предвыборных собраниях кандидаты обещают «поднять зарплаты и пенсии вдвое, всех детей обеспечить садиками, а больных лекарствами», а люди не спрашивают, откуда взять средства на все эти блага. Закономерно встает вопрос: дойдем ли мы когда-нибудь в своих требованиях к депутатам до уровня Швеции?