Расстрелять перед строем - Олег Смыслов Страница 34

Командир дивизии спал сном, который обычно называют сном младенца. Спал рядом с бойцами прямо в окопе у дороги, где занимала позицию малочисленная группа пехоты 29-го полка. Каким был сои этого несчастного человека, и тогда и теперь не скажет никто. Но если он и был, то, безусловно, был страшным. Ведь засыпал комдив хоть и в состоянии алкогольного опьянения, все же прекрасно отдавал отчет случившемуся. И не мог не осознавать, что впереди ожидает его одно — военный трибунал.

Утром за ним приехали офицеры из Управления контрразведки Смерш. Разговор был краткий:

— Полковник Коротков, командир 38-й стрелковой дивизии?

— Да, я…

— Вы арестованы, сдайте свое оружие… Пройдемте с нами.

И он, повинуясь им, пошел, слегка пошатываясь на ватных ногах, к недалеко стоявшей машине смершевцев. Пошел, не оглядываясь, молчаливо, с горько опущенной головой. Ничего и никого не спрашивая, не сопротивляясь, навстречу судьбе-злодейке.

В этот же день к работе с уже бывшим комдивом приступил следователь военной прокуратуры фронта, который, как известно, уполномочен произвести предварительное следствие по уголовному делу. Оно и было им заведено… А дальше все, как обычно: следователь был «обязан принимать все необходимые, предусмотренные законом меры для объективного, всестороннего, полного и быстрого расследования преступления, изобличения виновных и обеспечивать правильное применение закона, с тем чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности». Это определение автор книги «По закону совести» Николай Федорович Чистяков (ветеран органов военной прокуратуры) называет абсолютно правильным. Но правильным оно могло быть в мирных и идеальных, так сказать, условиях. А тут шла война, была зима, немцы окружили не одну нашу дивизию. Более того, вина Короткова уже была определена в штабе 1-го Украинского фронта. Именно он один должен был ответить за ошибки многих офицеров и военачальников. Правильно это или не правильно, но так было в нашей армии не только в годы Великой Отечественной войны, так было всегда. Крайних обычно назначали, ведь коллективной ответственности там никогда не было, потому что она запрещена.

Что оставалось следователю? Выполнить свою работу в тяжелых фронтовых условиях, от самого начала до конца. И это притом, что приговор его подследственному уже был произнесен из уст полководцев, которые, как известно слов на ветер не бросают.

Чтобы хоть немного попять, что такое работа следователя в тех условиях, стоит обратиться к книге все того же Н.Ф. Чистякова:

«Для того чтобы допросить, например, свидетеля, нередко приходилось не идти, а ползти на передний край под обстрелом артиллерии, минометов или пулеметов. Отложить до завтра допрос невозможно. Завтра свидетель — его показания чрезвычайно важны для дела — может быть убит или тяжело ранен и отправлен в тыловой госпиталь. На фронте приходилось допрашивать свидетелей непосредственно в траншее, блиндаже при мерцающем светильнике из гильзы. В июле 1941 года я допрашивал в качестве свидетеля одного из командиров полков нашей дивизии. Допрос происходил в окопе. Вокруг рвались мины, невдалеке трещали пулеметы и автоматы. К тому же свидетель буквально валился с ног от усталости. Он не смыкал глаз несколько ночей и не раз буквально засыпал при допросе. (…)

Протоколы допросов нередко приходилось писать карандашом, сидя на первом попавшемся предмете или прямо на земле. Разумеется, о большой культуре оформления дел говорить не приходилось. Да и с бумагой было туговато. Поэтому иногда для обложек дел приходилось использовать газеты».