Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938-1945 - Вильгельм Кейтель Страница 34

Прежде всего каждый из них в тот момент вспоминал, как в 1914 г. были затоплены низменные равнины Фландрии, между Брюгге, Диксмундом и т. д., – обстоятельства, которые остановили продвижение немецкого северного фланга, утопив его в болотной трясине. Те же самые характерные особенности местности были и на юге и юго-западе от Дюнкерка, – огромная низменная равнина, пересеченная тысячами водных каналов, и все ниже уровня моря.

Танковая армия Клейста остановилась на западе от этой низменной местности, готовая ринуться сквозь эту зону по двум или трем дорогам, и такова была ситуация, обрисованная фюрером; он обратил внимание на тот факт, что танковые части будут придерживаться дорог, ввиду бесчисленных рвов и каналов, пересекающих данную местность; то есть в случае какого-либо серьезного сопротивления или перекрытия дорог, которого можно было ожидать, у них не будет возможности развернуться и продемонстрировать всю свою боевую мощь. Создай противник такие условия – что нельзя предугадать заранее, – то последствия привели бы к затяжным боям на довольно узкой полосе и, если произошло бы самое худшее, даже к отступлению и объезду непроходимой территории, с неизбежной потерей времени.

Таким образом, они оставили решение за Гитлером, которого никак нельзя упрекать за отсутствие решительности и отваги, и он решил, что предпочтительнее не пытаться совершить этот прорыв, а вместо этого объехать вокруг по надежной, но узкой прибрежной полосе. Если эти компетентные главнокомандующие на самом деле были уверены в своих людях, они никогда не советовались бы с ним, а просто действовали. Теперь уже не осталось сомнений в том, что в конечном счете приказ фюрера был ошибкой: совершить обход танковой армии и провести атаку на узкой прибрежной полосе было неимоверно сложно, поэтому британцы смогли удерживать Дюнкерк и порт достаточно долго, чтобы эвакуировать большую часть своих войск благодаря смелому сопротивлению французов, которые сражались с нами до самого конца.

Я увидел Париж только один раз, во время войны, это было вскоре после подписания соглашения о прекращении боевых действий с Францией, когда я сопровождал фюрера в поездке по достопримечательностям этого города. В путь мы отправились в четыре часа утра и высадились в Ле-Бурже, а в сам город прибыли на рассвете, когда Париж еще спал. Осмотрев город с Монмартра, мы посетили Триумфальную арку и другие интересные места, представлявшие только архитектурный интерес. Фюрер надолго задержался в Оперном театре, с внутренней архитектурой которого он был знаком лучше французского гида, и хотел увидеть детали, о существовании которых французы и не подозревали. Затем с огромным благоговением он навестил могилу Наполеона.

Поскольку постепенно Париж пробуждался вокруг нас, мы покинули город и вернулись в нашу штаб-квартиру. При таких обстоятельствах я впервые познакомился с будущим министром снабжения профессором Шпеером, который сопровождал фюрера как архитектор.

Через несколько дней мы покинули наши бывшие штаб-квартиры во Франции и переехали в Черный Лес, где Тодт зимой 1939/40 г. построил для нас вторую штаб-квартиру.

Во время нашего пребывания здесь бешеным темпом шла подготовка вторжения в Британию. Задачей Верховного командования вооруженных сил было координировать усилия всех трех родов войск в их совместной деятельности. Ни для кого не было тайной, что мы идем на риск; все хорошо понимали, что успех в нашем деле зависит от максимального напряжения армии, военно-морского флота и ВВС, но каждый осознавал, что чем дольше мы откладываем высадку, тем сильнее становится оборона британцев.

Никто уже не боялся британской армии после ее поражения и громадных материальных потерь в Дюнкерке; но королевские воздушные силы и намного превосходящий нас королевский военно-морской флот были теми факторами, которыми нельзя было пренебрегать. Поэтому военное министерство склонялось к тому, чтобы рискнуть и провести эту операцию, и делало все возможное, чтобы содействовать ее выполнению. Воздушные силы были уже готовы и уверены, что смогут прикрыть с воздуха морские и наземные операции, но они справедливо настаивали, что для достижения успеха всей операции необходима устойчивая хорошая погода. Наш флот, в обязанности которого входила переброска наземных войск, противовоздушная оборона и снабжение, а также осуществление прикрытия от флота противника, наоборот, высказывал серьезные опасения не только по поводу превосходящей силы противника, но также и о Ла-Манше, судоходность которого, зависевшая от изменчивых погодных условий, в лучшем случае давала неопределенный элемент опасности. Последний фактор был особенно важен, поскольку для нашего «флота вторжения» у нас были только маленькие буксиры и баржи с Рейна и франко-бельгийских водных путей; при скорости ветра в два или три узла [4-5 км/ч] все они становились неуправляемыми. Более того, нам было очень трудно сосредоточить их в достаточную силу, потому что в результате разрушения шлюзовых ворот и мостов большие отрезки системы каналов были закрыты, и имеющиеся у нас баржи не могли продвинуться к пунктам погрузки. Мы также должны были защищать их от вражеской воздушной разведки; переделать их, чтобы было легче проводить погрузку и разгрузку артиллерии; и оборудовать их зенитными орудиями и двигателями, чтобы они могли плавать самостоятельно.

Просто поразительно, если подумать, как много всего было сделано в этом направлении за столь короткое время: флотские и армейские инженеры, соперничая друг с другом, готовили необходимый транспорт, и даже ВВС помогали, в рамках проекта «Зибель» [названного так в часть генерала ВВС Зибеля].

Армия разрабатывала тактические мероприятия и точный порядок очередности вторжения вплоть до мельчайших деталей, а также погрузочные и разгрузочные учения, заканчивавшие подготовку. Но даже если армия и продвигалась вперед настолько, насколько это было возможно для вторжения, преодолевая все выражавшиеся опасения об успехе предприятия, готовность к войне нельзя было считать окончательной вплоть до конца августа. Военно-морской флот испытывал сильное сомнение на этот счет: они отвечали за защиту транспорта при движении этого флота, но у них не хватало необходимого количества морских судов сопровождения, в случае же неблагоприятной погоды прикрытие с воздуха тоже будет невозможно. Казалось, что риск очень велик, особенно ввиду потерь флота в норвежскую кампанию.

Таким образом, ответственность за принятие окончательного решения была возложена на одного Гитлера. Замыслы операции «Морской лев» должны были воплотиться в первой половине сентября, когда разведка в Ла-Манше прогнозировала последний период хорошей погоды перед осенними штормами и туманами, накрывающими Британию. Несмотря на то что фюрер бросался во все подготовительные работы с огромным энтузиазмом и требовал принятия любых возможных импровизаций, чтобы ускорить подготовку, я не мог не ощутить, что, когда возникал вопрос действительного выполнения операции, он был скован сомнениями и подавлен: он четко осознавал риск, на который идет, и ответственность, которую взваливал на свои плечи. Непредсказуемых возможностей было слишком много, необходимые условия успеха зачастую зависели от случайного совпадения, чтобы он мог действовать хоть с некоторой степенью определенности в случае выполнения всех необходимых условий. Я осознавал, что Гитлера не только пугали мысли о бессмысленных потерях человеческих жизней в случае провала, но больше всего он не хотел решиться потерять свой последний шанс закончить войну с Британией дипломатическим путем, чего, я уверен, он еще надеялся добиться.