Непридуманная история Второй мировой - Александр Никонов Страница 34

Нам улыбался Сталин с мавзолея,

Шутил с Калининым, махал рукой…»

Степан Щипачев «На Красной площади».

А я сразу на этот вопрос отвечу! Товарищ Сталин не хотел напасть на Германию…

И на этом главу, в название которой вынесен сей каверзный вопрос, можно было бы завершить. Но, чувствую, тема осталась немного нераскрытой. Особенно в связи со всем предшествующим. Придется разъяснить…

Все русские цари имели две особенности. С одной стороны, они с разной степенью остроты ощущали отсталость своей страны от передовых государств Европы. У Сталина этот болезненный комплекс тоже был, отсюда и его послевоенная борьба с «преклонением перед Западом», и стремление превратить Россию в «родину слонов» — попытки доказать всему миру, что мы можем делать шампанское не хуже, чем французы, что паровоз на самом деле изобрели браться Черепановы, а паровую машину — Ползунов… Когда Сталин впервые отсмотрел фильм «Веселые ребята», который советская цензура хотела запретить, он страшно обрадовался, увидев сцену драки, и разрешил фильм к показу, горделиво заявив, что «мы умеем не хуже американцев снимать драки»… Но вместе с этим ощущением «мы сами с усами» шизофренически уживалась постоянная кража западных технологических секретов и их копирование без всякого зазрения совести. Переживающий индустриальный подъем сельский СССР вел себя в этом смысле так, как сейчас ведет переживающий аналогичный период взросления Китай.

С другой стороны, русских самодержцев постоянно тревожил едва уловимый запах мессианства, неизвестно откуда берущийся, свербило ощущение некоей особости России. Внушаемое, быть может, необъятными просторами страны. И парадоксально подогреваемое упомянутым мазохически-сладострастным ощущением собственной отсталости: да, у нас и это не так и то не эдак, как в ваших европах, но зато.

Формула «Москва — третий Рим» явилась вербальным воплощением этого смутно-тревожного мессианского чувства. Этого комплекса «но зато…» И проект архитектора Баженова, который он предложил Екатерине Великой, был также воплощением «москво-римской» идеи. А предложил Баженов великой царице ни много ни мало перестроить Красную площадь. Лоренцо Бернини когда-то перестроил Рим, властно разрезав его, как пирог, тремя секущими прямыми проспектами, похожими на солнечные лучи, расходящиеся от Храма Храмов — собора Святого Петра.

Вот и Баженов предложил матушке-императрице рассечь старокупеческую Москву, пустив от Красной площади три прямых луча на три стороны света. Хреново ли?.. Эх, жаль, не дожил старик Баженов до эпохи товарища Сталина! Тогда у Гитлера был бы Шпеер, а у товарища Сталина — Баженов.

Впрочем, товарищу Сталину и без Баженова творческих прислужников хватало. Архитекторов талантливых у него было много, а писателей товарищ Сталин вообще выпускал целыми батальонами. Трудно поверить, но учили в стране Сталина на писателей, как на ремесленников. Литинститут каждый год открывал свои двери для очередной роты или батальона выпускников — писателей-пропагандистов-соцреалистов. И каждый из них был штыком в сталинском строю. И вообще страна Сталина сплошь состояла из штыков и винтиков. А сам Сталин был…

Кем же он был?

Кем был Сталин в стране винтиков? Может быть, гаечным ключом? Или огромной отверткой?

Нет. Товарищ Сталин не был ни гаечным ключом, ни отверткой. У него была другая работа.

Однажды старенькая мама Сталина спросила сынка, кем же он трудится в далекой Москве.

— Царя помнишь? — ухмыльнулся в усы Иосиф.

— Помню, — кивнула мама.

— Ну, что-то вроде царя, — сказал Сталин.

Сталин работал царем.

И дело даже не в том, что власти товарищ Сталин имел больше, чем любой европейский царь. А в том, что и психологически товарищ Сталин ощущал себя великим государем. Продолжателем великого имперского дела по собиранию земель. Реформатором. Типа Петра I или Ивана Грозного. Так что не нужно нам, наверное, больше Сталина товарищем называть. Гусь свинье не товарищ. Да и не было у Сталина никаких товарищей. А были одни подчиненные.

Одиночество великой власти, коего никогда не постичь временщикам — премьерам и президентам.

Сталин порой симптоматично проговаривался, сравнивая себя с русскими царями. Например, после войны один их американских генералов возжелал поздравить Сталина с победой — как-никак половину Европы тот захватил! Но Сталин этой победой доволен не был, он совсем другое планировал. Поэтому презрительно отмахнулся от поздравлений, мол, кто я такой по сравнению с предшественниками: «Царь Александр Первый дошел до Парижа!»

…Сталин стал царем не сразу. Скажем, в 1929 году он был первым среди равных. И писал своей грузинской маме в письме (орфография и пунктуация исправлены):

«Здравствуй, мама моя!

Как живешь, как твое самочувствие? Давно от тебя нет писем, — видимо, обижена на меня, но что делать, ей-богу очень занят.

Присылаю тебе сто пятьдесят рублей, больше не сумел…

Твой Coco».

150 рублей маме послал. Не смог больше. А вот в 1934 году смог:

«Здравствуй, мама моя!

Письмо твое получил. Получил также варенье, чурчхели, инжир. Дети очень обрадовались и шлют тебе благодарность и привет.

Приятно, что чувствуешь себя хорошо, бодро.

Я здоров, не беспокойся обо мне. Я свою долю выдержу. Не знаю, нужны ли тебе деньги, или нет. На всякий случай присылаю тебе пятьсот рублей. Присылаю также фотокарточки — свою и детей.

Будь здорова, мама моя!

Не теряй бодрости духа!

Целую

Твой сын Coco».

Растет благосостояние товарища Сталина! Теперь уже не 150 рублей еле-еле наскреб, а уже 500. И то «на всякий случай», не зная, нужны там маме деньги или уже нет.

А потом деньги и вовсе потеряли для Сталина всякое значение. Потому что он получил все.

Получив все, Сталин довольно быстро вжился в роль самодержца. И даже постепенно начал отказываться от революционной атрибутики в пользу прежней, царской.

Революция широким жестом отринула старый мир. Революция отменила ненавистных офицеров-золотопогонников. Красноармейцами стали командовать не «офицеры», а «краскомы» — красные командиры. Погоны революция отменила и звания офицерские отменила тоже. Вместо ненавистных и напоминающих о царском времени погон краскомы носили петлицы со «шпалами» и «ромбами». Эти странные знаки различия говорили о звании военнослужащего. Звания у красных тоже были странные, образованные от сочетания слова «командир» с другим словом. Комбриг — это командир бригады.

Комкор — командир корпуса.

Комдив — командир дивизии.

Командарм — командир армии.

При этом человек в звании комбрига мог вовсе и не быть командиром бригады. Просто звание у него было такое — командир бригады…