Петербургский ковчег - Сергей Михайлович Зайцев Страница 34
Петербургский ковчег - Сергей Михайлович Зайцев читать онлайн бесплатно
А Карнизов? Если принять во внимание его службу и его таланты, то без лишних раздумий можно отнести его к семейству тиранов. Быть может, он был не сыскных, а заплечных дел мастер — то бишь палач?.. Он живет в хорошо обставленном светлом и просторном купольном зале. Имей Карнизов крылья, он мог бы в этом зале летать. Но Карнизов не имеет крыльев. Окружение деспота великолепно: большой камин, на стенах лепка с позолотой, расписанные потолки, сверкающий натертый паркет, витражи на окнах... Что из того!.. Карнизов не умеет распорядиться пространством, которое занимает. Разве что способен его захламить. Ворона извлекает из оного пространства пользы более... А мало ли в России таких Карнизовых, захламивших ее, не умеющих разумно использовать ее обширные пространства?.. Испокон веков вороны себя прекрасно чувствовали на российских просторах. И была им пища, и было им веселье... Аполлоны же в России, созидающие истинную славу ее, созидают ее в подвалах и на чердаках, и пребывают в стесненном, часто угнетенном, состоянии.
...Ах, Аполлону, раздраженному внезапной невольной ревностью, эта разница между ним и Кар- низовым сейчас была отчетливо видна. Эта разница была как противопоставление. Аполлон и поручик Карнизов были столь разны, что не могли не схлестнуться где-то. А не схлестнулись они сразу лишь потому, пожалуй, что первый был силен духом и вполне владел собой, а второй был настолько опытен в отношениях между людьми, что умел с завидной проницательностью предвидеть острые обстоятельства и избегать их. Карнизов, кажется, получал удовольствие от того, что ходил на грани ссоры с Аполлоном.
Какому богу молился Карнизов, трудно было понять. Чести, совести, благородству, порядочности?.. Очень на это было не похоже. Судя по тому, что денег у него было — вороне не перетаскать, — молился он рублю. И в этом у них была разница с Аполлоном. Аполлон сознательно не искал богатств. С детства приучен был к мысли (ах, мудрые родители!) рассчитывать на свои силы. Он считал, что все богатства в сущности — хлам на чердаке, хлам, покрытый пылью (случайно ли попалась ему давеча книга Смита, погрызенная мышами?). Подтверждение этому он находил в опыте человеческой истории, которую неплохо знал. И стены Карфагена, и роскошные палаты вавилонских дворцов, и золотые статуи индийских царей, и глинобитные ложа в хижинах пастухов-евреев, и истертые русские медяки, и китайские циновки — все-все покрывается пылью, и уходит под землю, и заносится песком... Мозг, подсчитывавший дирхемы и тетрадирхемы, радовавшийся накопленным богатствам, умер, истаял, протек зловонной влагой в песок. Пустой череп громыхает страшной погремушкой под копытами коней. И вряд ли задумывается равнодушный всадник, что в сем пустынном месте, под этими безлюдными унылыми холмами сокрыт город, в коем некогда кипела жизнь...
Так думал Аполлон Романов: о себе, о поручике Карнизове, о доме, в коем они жили и принуждены были терпеть друг друга. Можно здесь оговориться, что о доме Аполлон думал в несколько более широком смысле — не как об определенном здании на определенной улице, а как о русском доме вообще. Тот расклад — между гением, обывателем, гулякой с забубённой головой и деспотом, — что сложился в доходном доме Милодоры, наверняка сложился и в соседнем доме, и через дом, и в домах там — за Невой... И вообще такой расклад — между небогатым, а то и вовсе бедным, порядочным гением и беспринципным изворотливым деспотом, не гнушающимся никаким способом заработать деньги и во что бы то ни стало пробиться и прибиться к власти, — разве не обыкновенен для России?..
Об этих своих мыслях он рассказал Милодоре, и они пришлись ей по душе. Милодора сказала, что господа вот-вот опять соберутся у нее, и если Аполлон будет так щедр, что поделится с ними своими мыслями, то господа совсем примут его за своего.
Потом они говорили о Карнизове.
Милодора уже справилась со своими страхами и теперь отзывалась о Карнизове не без насмешливости. На причуды же его вовсе смотрела сквозь пальцы. Он платит за апартаменты, он может держать там ворону... Да хоть бы и козла... Лишь бы это не мешало другим... А потом была еще одна причина, почему Милодора должна была хотя бы внешне благоволить к Карнизову — к казенному человеку, который на службе в крепости... Тайной экспедиции и невдомек, что в доме, где поручик Карнизов, сыскных дел мастер, снимает апартаменты, по два раза в месяц собираются господа — и собираются вовсе не для того, чтоб попеть романсы под рояль, чтоб обсудить за глаза какого- нибудь чиновного выскочку или пересказать друг другу придворные сплетни. Они обсуждают иногда вещи позначимее — пути и судьбы России...
— Ко всему прочему господин Карнизов не очень-то мне докучает, — посмеивалась Милодора. — У него в равелине, в крепости как будто есть казенный номер... Два дня там, два дня здесь. Поручик спит, а господа пользуются этим... И из дурного можно извлечь прок.
Через несколько дней после этого разговора господа, действительно, снова съехались к Милодоре. Не было только графа Н. Говорили, что он уже с неделю как уехал в Польшу по служебным делам.
Барон фон Остероде не был уже так любезен по отношению к Аполлону; даже как будто избегал его. И Аполлон догадывался о причине — Милодора...
Для Аполлона не было тайной, что Остероде прислал Милодоре письмо, перевязанное розовой лентой. Письмо это огорчило Милодору: Остероде приглашал ее на морскую прогулку. Милодора была вынуждена ему отказать, хотя отказывать друзьям не относилось к ее правилам; сердце ее всегда готово было ответить сочувствием.
Барон, естественно, понимал, почему ему отказано, и видел теперь в Аполлоне счастливого соперника. Как всякий человек, относящийся к своей личности трепетно, будучи о себе мнения немалого, Остероде никак, видно, не мог понять, почему предпочтение отдано не ему — красивому блистательному офицеру, умному, богатому, с прекрасной родословной, — а какому-то дворянчику, о котором еще с полгода назад никто в Петербурге не слышал...
Остероде, должно быть, привык в каждом обществе видеть себя в центре, а в каждом деле — в зачине, посему натура его восставала; отходить на вторые роли доставляло ему боль — тем более в делах амурных. Фон Остероде был не из тех, кто поклоняется даме, забыв о себе, о собственных достоинствах и выгодах, кто поклоняется ради бескорыстного поклонения и служения красоте.
Аполлон сразу приметил перемену в бароне, но, разгадав причину, не стал требовать от него объяснений. Да к тому и не было возможности — публика завладела им совершенно, когда Милодора объявила, что третьего дня слышала от Аполлона любопытное рассуждение о противопоставлении гения и тирана, о том, что тиран — истинный тиран — тоже своего рода гений. Этого последнего Аполлон не говорил, это Милодора домыслила сама. Но у Аполлона не было возражений...
Не возвращаясь к тому, во что уже посвятила уважаемое собрание Милодора, Аполлон сказал о любви... Пожалуй, Остероде, залившись ярким румянцем, слушал Аполлона внимательнее всех...
Любовь, как и гений, тоже бывает разная. Любовь бывает как две противоположности. Любовь внутрь — любовь лишь к самому себе; это страсть к накоплению, к удовольствию, стремление к возвышению себя любыми способами — хотя бы и использованием и унижением других, это раздутое самомнение, это готовность к свершению зла во имя своих целей, это неприятие пророков любви и добра; это когда каждый человек — твое зеркало, в котором ты видишь только себя. И в результате — суета и погибель... Но бесценна любовь, направленная вовне, — это дух, господствующий над плотью, это доброта, это чуткое отношение к ближнему, это пророк, это милосердие, это признание, вечность, это чужая боль в твоем сердце, это счастье познания истины, это ученики и добрая слава. И в результате — бессмертие и великая власть... Тиран и гений не любят ли так разно?..
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments