1905 год. Прелюдия катастрофы - Алексей Щербаков Страница 34

В общем, пошла нормальная профсоюзная работа — во Дворце труда и сейчас делают примерно то же самое. За одним исключением. Хотя Трепов, а уж тем более Зубатов, не «светились», те, кому надо, отлично знали, кто стоит за «Советом». Так что фабричной инспекции пришлось работать всерьез.

«Дошло до Петербурга. Тамошние социал — демократические организации стали присылать своих делегатов познакомиться — что такое делается в Москве. Зубатов, зная о приезде этих ораторов, устраивал обыкновенно так, что гость допускался на собрание, ему разрешали говорить, но против него выступал заранее подготовленный более сильный, горячий, талантливый оратор- москвич. Он побивал приезжего на диспуте, и приезжий проваливался на глазах рабочих; революционер пасовал перед реформистом. После же диспутов на обратном пути в Петербург депутатов нередко арестовывали, что было большой тактической ошибкой, очень повредившей делу легализации».

(Генерал Спиридович).

Был такой у Зубатова — Никифор Красивский, оратор от Бога.

Вот что вспоминает о нем очевидец:

«Он зло высмеивал существующие у нас революционные партии: "Продали мне в лавке гнилую селедку, и партии спешат использовать случай, предлагая кричать: "Долой самодержавие!"» С подачи либералов, ненавидящих Зубатова уже за то, что служит в «кровавой гэбне»… простите, охранке, его начинание получило название «полицейский социализм».

Полиция против предпринимателей.

Все это было хорошо, но мало. Для того чтобы завоевать настоящий авторитет, «Совету» требовалось решать трудовые конфликты. А как решать? Да просто. Если на предприятии начиналась буча, туда двигался член «Совета», да только не с пустыми руками, а с «открытым листом, выданным московским обер — полицмейстером как представителю московского по фабричным делам присутствия». Это был официальный документ, свидетельствовавший, что к фабриканту явился человек из полиции. С обер- полицмейстером (то есть начальником ГУВД) конфликтовать было, что плевать против ветра. К самым непонятливым обращался лично Трепов. Вопрос решался.

Это очень высоко подняло акции Совета. Рабочие пошли к Зубатову рядами и колоннами. Вся эта деятельность вызывала недовольство у многих. В первую очередь — у революционеров, у которых буквально из- под носа уводили социальную базу. Но что они могли сказать рабочим? Что Зубатов им помогает неправильно? Они‑то при Московском охранном отделении ничего поделать не могли.

Предприниматели, понятное дело, тоже были не в восторге. Но им трудно было предпринимать контрмеры — не жаловаться же на то, что московский обер — полицмейстер заставляет их выполнять российские законы. Стали писать доносы: дескать, Зубатов подрывает устои, а что дальше‑то будет. И ведь многие из этих людей искренне возмущались «полицейским произволом»!

Министру внутренних дел Д. С. Сипягину, являвшемуся просто классическим образцом карикатурного «тупого ретрограда», игры Зубатова решительно не нравились. Но поскольку полковнику покровительствовал великий князь Сергей Александрович, он терпел.

Тем не менее, для солидности и демонстрации своей лояльности Зубатов привлек к сотрудничеству журналиста «Московских ведомостей» Л. А. Тихомирова.

Об этом человеке стоит рассказать особо. Он прошел путь, во многом похожий на путь Зубатова, только вот маршрут был куда покруче. Полковник в революционной среде не пошел дальше дискуссионных кружков, а Тихомиров являлся редактором газеты «Народная воля» — издания, рекламировавшего терроризм. На упоминавшемся уже липецком съезде он голосовал за убийство Александра И. Сам Тихомиров непосредственно в подготовке терактов не участвовал, но и без этого на виселицу нагулял. Впрочем, он не стал ждать, когда за ним придут, и в 1880 году отбыл за границу, где вместе с Петром Лавровым некоторое время редактировал народнический журнал «Вперед».

Но внезапно бывший террорист раскаялся. В 1888 году он написал брошюру «Почему я перестал быть революционером» и попросил помилования — каковое и было дадено. Вернулся он монархистом в духе Зубатова, только еще и очень религиозным (Зубатов к религии относился наплевательски), и с тех пор работал в консервативной газете «Московские ведомости».

Зубатов с Тихомировым друг другу понравились, и журналист стал помещать положительные материалы о деятельности зубатовцев. Тогда к газетам относились не так, как сейчас, — они были силой, тем более проправительственные «Московские ведомости».

В начале 1902 года Зубатов решил устроить массовую акцию — показать свою организацию всему честному народу. Поводом стала годовщина освобождения крестьян. Московский градоначальник марш разрешил. Все прошло хорошо, около 40 тысяч рабочих без сопровождения полиции мирно прошли в Кремль к памятнику Александру II, отслужили панихиду, возложили венок и столь же мирно разошлись.

Это был грандиозный PR власти. И знаете, как отреагировало правительство? Последовал секретный указ цензуре: «Не следует дозволять обобщения этого отдельного факта и сообщения ему характера всероссийского события».

И хотя этот указ кажется полным идиотизмом, со своей точки зрения власти были в чем‑то правы. Они инстинктивно чувствовали опасность. Ведь те же самые рабочие через три года будут сражаться на баррикадах Красной Пресни под красными флагами.

Главной бедой зубатовского профсоюза было то, что он являлся колоссом на глиняных ногах. Он ведь держался даже не на полиции, а лично на Зубатове и Трепове. Что и показали события, начавшиеся всего лишь через три дня после триумфальной манифестации, когда стартовала забастовка на фабрике Гужона.

Началось правильно, с пустяков. Забастовали. Дело вроде бы по тем временам житейское — да не совсем. Все уперлось в личность предпринимателя. Юлий Петрович Гужон был одним из самых богатых и влиятельных в Москве фабрикантов, да и в Петербурге у него связей было достаточно. Очень умный человек. При этом, разделяя взгляды Витте на капитализацию России, к зубатовским играм Гужон относился очень плохо.

Так что когда к нему явились с «открытым листом» ребята из «Совета», он их просто послал куда подальше, задав вопрос: «А кто вы такие?». Гужон прекрасно понимал неопределенный статус зубатовцев, а московского обер — полицмейстера он не боялся. Московской охранки, видимо, тоже не очень.

Зубатов оказался в скверном положении. Была бы его организация нормальным профсоюзом — поражение никого особо не волновало бы. Как говорится, не всегда побеждают наши. Но ведь что получалось? Какой прекрасный информационный повод для левой агитации! Дескать, видите, братцы — рабочие? Что мы вам говорили? Против акул капитализма и полиция бессильна.

Зубатов через Трепова стал откровенно давить на Гужона, однако тот был неслабым парнем и не поддавался. И обер — полицмейстера переклинило. О Трепове говорили: он так и остался гвардейским офицером, со всеми особенностями этой касты. Разгорячившись, что ему смеют противоречить, он пообещал задавить предприятия Гужона штрафами и даже выслать его из России (предприниматель был гражданином Франции). Тот вроде бы начал поддаваться, но на самом‑то деле, используя все свои связи, послал обстоятельную жалобу в Петербург. Теперь уже было, на что всерьез жаловаться.