Последний день СССР. Свидетельство очевидца - Андрей Грачёв Страница 34

Это означало принципиальное изменение американской позиции, состоявшей в том, что «если одна из сверхдержав начнет поощрять распад другой, это может привести лишь к эффекту бумеранга и спровоцировать политический конфликт». Понятно, что за этой позицией стояла не забота американцев о сохранении СССР и желание поддержать Горбачева, а озабоченность тем, что неконтролируемый распад ядерной сверхдержавы может создать опасность утраты контроля центральной власти за ее ядерным оружием и угрозу его «расползания». Исходя из этого, до ноября 1991 года Буш воздерживался от поддержки выступлений за отделение от СССР даже в балтийских республиках.

Очевидно, что сигнал, пришедший из Вашингтона, не мог не выглядеть как поддержка сепаратистов и попытка повлиять на результаты голосования. Возмущенный этим «ударом в спину» со стороны его «друга Джорджа», Горбачев продиктовал мне сообщение от имени президентской пресс-службы, где Кремль выражал свое «непонимание».

Осознав, что Белый дом нарушил «приличия», Буш через день позвонил Горбачеву, заверив его, что в Вашингтоне не хотели никоим образом осложнять ему жизнь, и даже заявил, что разделяет мнение Горбачева о том, что голосование за независимость не должно помешать Украине принять участие в выработке нового Союзного договора. Принесенные извинения, конечно, выглядели неубедительно.

В разговоре с Бушем Горбачев сухо ответил ему, что американцы затронули чувствительный аспект внутренней ситуации в Советском Союзе, стране, которой он руководил. Как будто предвидя будущие проблемы внутри Украины и в ее отношениях с Россией, он напомнил о проблемах Крыма и Донбасса, где в случае, если результаты украинского референдума приведут к разрыву с Россией, «двенадцать миллионов русских, живущих на этих территорях, окажутся гражданами другой страны». Упомянув в этой связи об опасности раскола украинского общества и государства, он предупредил, что страна может превратиться в новую Югославию.

Эту же тему через несколько дней он развил в интервью американскому журналу U. S. News&World Report. Его анализ сегодня выглядит как пророчество или предвидение: «Если Украина выйдет из Союза, Крым может поднять вопрос об аннулировании своего присоединения к Украине в 1954 году. Если же Украина останется в Союзе, у крымчан не возникнет возражений против их принадлежности Украине».

Разумеется, говоря о русских и русскоязычных на Украине, Горбачев не мог не думать о той мозаике, которую представляло собой огромное пространство СССР, с более чем сотней наций и народов, рассеянных и перемешанных на этой территории. Вот почему он ждал объявления результатов референдума с особым беспокойством – ведь от них зависела судьба его проекта единого государства.

Узнав вечером в день голосования о впечатляющей победе сторонников независимости даже среди русскоязычного населения, он продолжал искать аргументы, которые бы убедили украинцев не порывать с остальной страной. Для этого он пробовал опереться на пример Казахстана, где выборы президента прошли в тот же день, что и на Украине, но чей президент Назарбаев подтвердил, что остается убежденным сторонником сохранения Союза.

Сразу после опубликования первых результатов голосования в обеих республиках Горбачев позвонил Кравчуку и Назарбаеву, чтобы их поздравить, и заявил обоим: «Желание населения двух республик упрочить свою независимость и суверенитет дает им дополнительную возможность для свободного выбора в пользу присоединения к новому Союзу суверенных государств».

Конечно, этот довод выглядел малоубедительным. Просто Горбачеву было трудно понять, почему население Украины, которое еще в марте этого же года большинством в 70 % высказалось за сохранение Союза, несколько месяцев спустя с еще более внушительным результатом в 90 % его отвергло.

Объяснение же было очевидно: после августовского путча Украина предпочитала не иметь больше дел с Россией – ни с той, которая собиралась восстанавливать Советский Союз под руководством Янаева, ни с постсоветской, возглавляемой Ельциным, ни даже с демократической и обновленной по замыслу Горбачева, который сам был наполовину украинцем…

С утверждением во главе независимой Украины Леонида Кравчука, готового подарить российскому руководству алиби для похорон идеи Союза, все актеры пьесы, написанной по сценарию Бурбулиса, были на месте, и ее режиссеру оставалось дать команду «Мотор!».

Не желая возбуждать подозрений Горбачева, Ельцин сообщил ему, что отправляется в Минск для обсуждения с Шушкевичем вопросов двустороннего сотрудничества и при этом поделился намерением пригласить на их встречу Кравчука, чтобы попытаться убедить украинского президента не отвергать идею Союза. И лишь перед отлетом бросил журналистам загадочную фразу: «Если это не получится, надо будет поискать другие варианты».

В эти дни крайнего напряжения Горбачев получал и сигналы моральной поддержки, но они приходили в основном из-за рубежа, в первую очередь от лидеров тех стран, которые благодаря его политике смогли высвободиться из клетки «холодной войны». Первым среди них был, по понятным причинам, Гельмут Коль, ведь благодаря Горбачеву он вторым после Бисмарка смог войти в немецкую историю как «канцлер объединения» Германии.

Бывший лидер польской «Солидарности», ставший президентом страны, Лех Валенса, тоже считавший, что в немалой степени обязан своим постом Горбачеву, передал через моего друга, посла Польши Станислава Чосека, что он готов приехать в Москву и подписать советско-польский договор о дружбе и сотрудничестве с новым Союзом, если это поможет его сохранению.

Пожалуй, самое неожиданное и по-своему трогательное выражение сочувствия и поддержки пришло из Будапешта от премьер-министра Йожефа Анталла, который в молодости принимал участие в антикоммунистическом восстании 1956 года, подавленном советскими танками, был арестован и приговорен к смертной казни.

Оказавшись с визитом в Москве, он во время беседы с Горбачевым поделился с ним венгерским опытом. «В распаде империи, как показал опыт Австро-Венгрии, нет трагедии. После Первой мировой войны Венгрия потеряла две трети своей исторической территории и почти половину населения. Такой страной, как ваша, невозможно управлять из одного центра. Надо, чтобы национальные республики обрели свой суверенитет и выработали формы самоуправления. На такой основе может вполне сложиться их естественный союз».

У Горбачева, однако, не было времени воспользоваться этими уроками истории. Его нес поток современности, дамбы на пути которого он взорвал сам, не оставив себе шансов его контролировать. После разговора с Ельциным 6 декабря он позвонил Кравчуку и Назарбаеву и предложил им встретиться в Москве 9 декабря, сообщив, что уже имеет на это согласие Ельцина и Шушкевича. Таким образом, подобно тому как он предопределил дату путча в августе, назначив подписание Союзного договора на 20 августа, он, сам того не зная, подтолкнул события к развязке 8 декабря.

…После обеда 8 декабря на моей служебной даче в Успенском раздался звонок «вертушки» – телефона правительственной связи. Незнакомый голос спросил, говорит ли он с Грачевым. Я ему это подтвердил. Собеседник сообщил, что со мной хочет переговорить Борис Николаевич Ельцин. Заинтригованный, я ждал продолжения. Через минуту уже другой собеседник, видимо, помощник Ельцина, переспросил: «Это Павел Грачев?» Я ответил: «Нет, Андрей». – «Извините, нам нужен Павел».