Посол в Париже. Воспоминания - Александр Орлов Страница 34

В соответствии с соглашениями, подписанными в декабре 1915 года, император Николай II согласился направить на Западный фронт русский экспедиционный корпус в составе 45 тысяч солдат и офицеров под французским командованием. Были сформированы четыре стрелковые бригады. Две из них отправили на Восточный фронт, в Салоники, еще две – во Францию. Первая бригада прибыла в Марсель в апреле 1916 года, другая – в Брест в октябре того же года. Обе бригады были отправлены на переднюю линию фронта в провинции Шампань, между городами Сьюипп и Оберив, где они отличились в боевых действиях в районе Реймса, в частности, обороняя форт Помпель на подступах к городу.

Во время провалившегося наступления генерала Нивеля, ценой огромных потерь, первая русская бригада 16 апреля 1917 года освободила деревню Курси, окончательно положив конец ее оккупации немецкими войсками. Я узнал историю освобождения Курси из уст Марка Буксена, директора Исторического музея Реймса, который очень много сделал для того, чтобы увековечить память о Русском экспедиционном корпусе в Шампани. Еще в 20-е годы их память увековечили русские эмигранты, покинувшие Россию после революции 1917 года. В Сен-Илер-ле-Гран с этого времени находится русское военное кладбище, где нашли свой последний покой 915 солдат и офицеров Экспедиционного корпуса. Каждый год на Пасху на кладбище проводится церемония, чтобы почтить их память, в которой участвуют представители местных властей. В качестве посла я всегда стремился принимать участие в этой волнующей церемонии.

Путешествуя по Франции, я всегда замечал в центре каждого города и даже маленькой деревни памятник всем уроженцам этих мест, погибшим во время Первой и Второй мировых войн. Принимая делегации российских ветеранов войны, я всегда показывал им эти памятники и говорил, что было бы хорошо, если бы такие же памятники стояли в центре наших городов и сел. Во время обеих мировых войн Россия понесла самые тяжелые потери. И через семьдесят пять лет после окончания Второй мировой войны почти четыре миллиона человек в России по-прежнему числятся пропавшими без вести.

Историческая несправедливость – сколько их знала моя страна на протяжении XX века! Конечно, я не мог исправить все, но есть по крайней мере одна, и не самая маленькая, которую я очень хотел исправить.

Я уже упоминал о памятниках Русскому экспедиционному корпусу во Франции. Их как минимум семь, пять из которых возведены при моем непосредственном участии. В России же до последних лет не было ни одного. И это при том, что во время Первой мировой войны в России погибло более трех миллионов человек, больше, чем во Франции.

И тогда я собрал своих друзей, князя Александра Трубецкого и Никиту Лобанова-Ростовского, представителей исторических родов России, и предложил им написать письмо президенту Владимиру Путину с просьбой установить в Москве памятник в честь героев Первой мировой войны. Друзья сразу поддержали мою идею, и мы принялись за работу. Готовое письмо нужно было отправить таким образом, чтобы оно оказалось на столе у президента. Я взялся за эту деликатную задачу и 19 июня 2012 года получил письмо от главы администрации президента Сергея Иванова: «Президент Путин одобрил ваше предложение установить в Москве памятник воинам, погибшим во время Первой мировой войны». 1 августа 2014 на Поклонной горе, в Центре русской воинской славы, где Наполеон в сентябре 1812 года тщетно ожидал делегацию москвичей с ключами от города, президент Владимир Путин в присутствии Александра Трубецкого и Никиты Лобанова-Ростовского торжественно открыл памятник нашим воинам, погибшим в Первой мировой войне, работы известного российского скульптора Андрея Ковальчука. Я смотрел эту церемонию по телевизору в моем рабочем кабинете в Париже и думал, что когда-нибудь мои дети, проходя мимо этого памятника, вспомнят о своем отце.

У меня также есть воспоминания о необычных ситуациях, в которых я оказывался во время своей работы в Париже, как, например, о моем выступлении в ложе Великого Востока Франции, самой старой и крупной французской масонской ложе.

Насколько мне известно, я был первым послом моей страны, которого пригласили выступить перед масонами. Во времена Советского Союза масоны считались подозрительными людьми и общаться с ними было не принято. В самом начале моей дипломатической карьеры в 1971–1972 годах я познакомился в Париже с бывшим российским дипломатом Константином де Грюнвальдом, автором многих очень интересных книг по истории России, в частности, «Три века российской дипломатии» и «Франко-русские союзы». Мы понравились друг другу. Однажды он пригласил меня к себе домой, чтобы дать мне несколько книг, которые ему больше не были нужны. Я помню, что среди этих книг оказалось что-то вроде руководства для начинающего масона. Константин де Грюнвальд сказал мне, что он был членом масонской ложи. Но вскоре он покинул этот мир, и наши отношения не получили дальнейшего развития.

Мой доклад в ложе Великого Востока Франции был посвящен франко-российским отношениям. Незадолго до этого Франция стала жертвой террористических актов. Поэтому неизбежно возникла тема секуляризма. В своем ответе я был, как всегда, откровенен и прям. Я сказал, что каждый человек, особенно молодой, нуждается в мечте, в духовной жизни, не обязательно религиозной, что атеизм, особенно в агрессивной форме, как это имеет место во Франции, создает внутри человека пустоту, и что исламистские фундаменталисты используют эту внутреннюю пустоту для заполнения ее экстремистскими идеями и вербуют молодежь в джихад, священную войну против иноверцев. Я провел параллель с тем, что мы пережили в СССР, где царствовал атеизм, крайняя форма секуляризма. Атеизм, по сути, был орудием в руках большевиков, чтобы бороться с церковью и отвоевывать пространство для их собственной религии – коммунистической идеологии. Остальное мы знаем. Коммунистическая система в СССР рухнула, а православная вера в современной России переживает настоящее возрождение. Другие страны должны учиться на советском опыте, чтобы не повторять тех же ошибок.

Надо сказать, что мои слова произвели глубокое впечатление на собравшихся. Председательствующий на заседании заметил мне, что для того, чтобы говорить о секуляризме в таких выражениях перед братьями, надо иметь мужество. Однако после конференции несколько масонов подошли ко мне и сказали, что разделяют мою озабоченность.

Я также удостоился чести посетить храм ложи. Я очутился внутри церкви, с той разницей, что вместо Иисуса за алтарем я увидел бюст Марианны, а над алтарем – слова: «Свобода, равенство, братство», девиз ложи. Если бы мое посещение храма было организовано до конференции, я, возможно, был бы более осторожным в своих высказываниях о секуляризме.

В калейдоскопе моих воспоминаний есть и другие сильные эмоциональные моменты.

Как, например, я могу забыть семейную пару Маге с юга Франции, которая подарила медаль своего сына, погибшего в бою, семье российского солдата, погибшего в Сирии от рук террористов? Когда террористы окружили его и он понял, что ему не выбраться, он попросил своих боевых товарищей направить огонь на него, и погиб вместе с окружавшими его врагами. Этот подвиг не оставил равнодушным французскую пару, которая написала письмо в посольство. Я сообщил об этом благородном жесте российским властям, и французы были приглашены в Москву, где их принял президент Путин, и они смогли собственноручно передать медаль своего сына семье русского героя.