Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе - Эмили М. Роуз Страница 34

До сего дня исследователи обычно отмечали упоминаемые в единственном сохранившемся рассказе об убийстве банкира имена, но никаких попыток идентифицировать жертву или убийцу предпринято не было ^[334]. Мы попытаемся реконструировать, хотя и с помощью некоторых конъектур, важные фрагменты сети общественных, религиозных и экономических интересов, определивших поступки и убийцы, и жертвы, и тем самым пролить некоторый свет на функцию, которую обвинение в ритуальном убийстве сыграло в общине, где было впервые зафиксировано почитание св. Уильяма Норвичского.

Когда Томас Монмутский пишет об убитом еврее, он использует словосочетание «Deus-adiuvet» («да спасет Господь»). В прошедшем столетии это имя передавалось еврейским «Елеазар», хотя это не точный перевод с латыни ^[335]. Возможно, Томас выбрал такое именование, дабы иронически намекнуть, что жертве следовало обращаться к христианскому Богу за спасением. Нельзя точно сказать, какое имя убитому еврею дали при рождении, как его называли друзья и родные или как он подписывал документы. В повседневной жизни норвичские евреи не использовали имена на иврите; у большей части было имя религиозное (shem hakodesh), имя светское (kinnui), а часто и другие имена.

Хотя ранее Deus-adiuvet переводили как «Елеазар», маловероятно, что банкир пользовался этим именем, поскольку его почти не знали в анжуйской Англии. Гораздо более вероятно, что Томас Монмутский писал о ком-то, известном под французским именем Дельсаль (или Дельсо, то есть Dieu-le-saut: «да спасет его Господь»), весьма популярном в то время среди норманнских евреев ^[336]. Хотя нам неизвестно, как называли убитого банкира его современники, для удобства мы остановимся на имени Дельсаль.

Томас Монмутский вкратце описывает жертву: Дельсаль был убит около 1149 года, но он уже жил в Норвиче к 1144 году; он являлся самым богатым евреем во всей округе; после него остались вдова и родные, ставшие его наследниками, скорее всего, дети ^[337]. В момент убийства он имел при себе меч, и, как следует из текста жития, он привык вращаться среди христиан и без особых опасений отправляться в дальние верховые поездки в обществе других всадников ^[338]. Как-то раз он спорил с другим евреем или выбранил его, а тот, в свою очередь, донес на него христианам ^[339]. Он с уверенностью высказывался в присутствии декана Норвича. Многие были должны ему деньги, и рыцарь, подстроивший его убийство, оказался не самым крупным должником ^[340].

Томас Монмутский подразумевает, что Дельсаль являлся богатым и важным человеком в Норвиче. Конь и меч стоили дорого, содержать коня тоже было недешево, но они были собственностью банкира, а не просто оставлены ему в залог ^[341]. Евреи обычно не носили оружия, а в 1181 году им это запрещал закон. В целом их классифицировали как беззащитных. Тот факт, что еврей – жертва убийства выдал достаточно ссуд, чтобы побудить одного из более мелких должников (а Симону, который тоже принадлежал к норвичской элите, подходит именно такое определение) убить своего кредитора, предполагает, что у Дельсаля существовали необычно обширные ресурсы для заимодавца из провинциального городка. Он очевидно обладал влиянием среди единоверцев: монах, по сути дела, представляет Дельсаля ведущим представителем еврейской общины, намекая, что при решении спорных вопросов его мнение имело особый вес; Томас пишет, что он был «человеком с немалым авторитетом среди них» ^[342]. Подробности спора Дельсаля с уже упоминавшимся евреем также свидетельствуют о том, что Дельсаль обладал большой политической властью и нравственным авторитетом. Поскольку в еврейской общине выступившего против Дельсаля еврея никто не поддержал, он донес на своего оппонента; подобный поступок – это жест отчаяния; средневековые евреи смотрели на такие действия отрицательно, поскольку они противоречили еврейскому праву (mesirah) ^[343]. Томас пишет, что к 1144 году Дельсаль владел домом в центре города, а неподалеку жили его родственники. К этому времени он уже свободно вращался в христианском обществе, и к 1149 году у него уже имелись должники с серьезными просрочками, а это значит, что он не принадлежал к евреям, лишь недавно прибывшим из континентальной Европы.