По следам Штирлица и Мюллера - Валерий Шамбаров Страница 34

А во Франции силы сторон были примерно равными, по 135–136 дивизий, причем танков и самолетов у западных держав было в 1,5 раза больше. Немцы ударили 10 мая. Вторглись в Бельгию, Голландию. Именно так они действовали в прошлой войне, обошли французские укрепления на границе. Изменники из абвера сообщили — теперь этот удар будет отвлекающим, главный последует в Арденнах. Но командование англичан и французов отбросило их предупреждение. Оно тоже учитывало планы прошлой войны, двинуло силы к морю. А через четыре дня мощный германский танковый кулак прорезал позиции в Арденнах, обошел основную группировку противника, она оказалась зажатой на побережье возле Дюнкерка. Англичане сумели вывезти своих солдат и часть французов — побросав всю технику и тяжелое вооружение. Остальные сдались: французы, голландцы, бельгийцы.

И тут же последовал новый прорыв. 14 июня немцы вступили в Париж. Правительство бежало и поспешило уйти в отставку, а глава нового кабинета маршал Петэн обратился к Гитлеру с мольбой о мире. Что ж, фюрер сполна отомстил французам за прошлое унижение. Заставил их подписать капитуляцию в Компьене, в том же вагоне, в котором в 1918 г. принял германскую капитуляцию маршал Фош. Правда, возникла серьезная проблема. Если оккупировать всю Францию, это связало бы слишком много войск. Но Гитлер нашел выход. Он расчленил страну на три части. Эльзас и Лотарингию, потерянные по Версальскому договору, включил в состав рейха. Соответственно, жители восстанавливали германское гражданство — они были чрезвычайно довольны, из побеженных вдруг очутились среди победителей. А остальную территорию Гитлер разделил на оккупированную и «свободную» зоны. «Свободной» со столицей в Виши управляло свое правительство Петэна и Лаваля, им сохранили флот, часть армии, свою администрацию, власть над колониями — и они тоже были чрезвычайно довольны.

«Генеральская оппозиция» после столь впечатляющей победы вся рассеялась, как дым. Тем более что Гитлер, зная натуру своих военачальников, еще и откровенно купил их. Раздавал награды, сразу 12 человек произвел в фельдмаршалы. А Герингу, чтобы не обидеть старого товарища и не уравнять с прочими военными, фюрер придумал персональное звание рейхсмаршала.

У генералов проявились и другие пожелания. На западе, в отличие от Польши, они хотели выглядеть «культурными» завоевателями. Поэтому потребовали, чтобы вся оккупационная власть была передана армии, а службы Гиммлера сюда не пускать. Это было высказано при подготовке наступления, фюрер не хотел раздражать и без того сомневавшихся военных, дал им такое обещание. Однако и Гиммлер с Гейдрихом не смирились с подобным решением. Они решили зацепиться во Франции хотя бы символически. Послали в Париж зондеркоманду из 20 человек во главе со штурмбаннфюрером Кнохеном. Она была подобрана в основном из сотрудников VI управления, внешней разведки СД, двух солдат СС, а от гестапо Мюллер послал туда своего доверенного, сослуживца по мюнхенской полиции штурмбаннфюрера Бемельбурга.

Когда военные узнали, что в Париже обосновалось 20 сотрудников СД, они только посмеялись и махнули рукой, сочли такую конкуренцию не опасной. Кнохена вызвали к командованию и строго предупредили, что здесь у него нет никакой власти. Он легко согласился. Но его команда действовала очень профессионально. Сразу же захватила архивы французской полиции, антигерманских организаций. При этом изображала послушание, за пределы своих полномочий не выходила — для арестов сведения передавались армейской полевой полиции. Военное командование усыплялось демонстративной лояльностью. Но на помощь первой зондеркоманде прибыла еще одна, потом третья… Гейдрих воспользовался случаем и для некоторых кадровых перестановок. Он давно хотел избавиться от одного из главных организаторов РСХА, доктора Беста. Этот помощник вел себя слишком независимо, подмечал промахи и недостатки начальника. Гейдрих направил его в Париж — представителем РСХА при военной администрации. А на освободившиеся посты начальников I и II управлений РСХА назначил бесцветных, но верных себе людей, Штрекенбаха и Нокемана.

Впрочем, армейские оккупационные власти, без всяких гестапо и СД, вели себя во Франции отнюдь не ангельски. Концлагерей не строили и до такого масштаба зверств, как в Польше, не доходили. Но сразу же объявили суровые кары за «саботаж», сопротивление, невыполнение распоряжений комендантов. Начали брать заложников из гражданского населения. Утверждался порядок, что за каждого убитого немца или какую-то иную враждебную акцию расстреливали 50–100 человек. В этом германские генералы не видели ничего зазорного. Точно такие же методы они применяли и в Первую мировую войну. В других странах соотношение жертв было иным. Скажем, в Дании, которая сдалась вообще без сопротивления, Гитлер распорядился в подобных случаях казнить всего по 5 заложников.

К репрессиям подключилось и французское правительство Петэна — Лаваля. Оно ввело закон о смертной казни за «антинациональные происки», об образовании чрезвычайных трибуналов. Французская полиция развернула охоту за сторонниками движения «Свободная Франция» Де Голля и прочими противниками оккупантов, их бросали во французские тюрьмы, и казнили их не германские, а французские палачи.

А тем временем специалисты РСХА, разбирая французские, бельгийские, голландские архивы, обнаружили следы донесений, которые посылали противнику заговорщики из абвера. Гейдрих обсудил этот вопрос со своими подчиненными, однако Мюллер сумел уклониться от расследования, перевалив его на Шелленберга. Сообразил, что дело очень скользкое, задевает весьма влиятельные персоны. Действительно, когда доложили Гитлеру, он подключил к следствию Канариса. А тот постарался все запутать и вывести из-под удара подчиненных. Тем не менее гестапо собрало кое-какие факты, позволяющие обвинить начальника абвера в измене. Однако Гейдрих положил эти материалы «под сукно». Потому что знал — у Канариса также имеется компромат на него. Во время службы на флоте адмирал был его начальником и знал о его еврейском происхождении. Дело закончилось ничем. Канарис свернул контакты с западными странами (да они и потеряли смысл после взятия Парижа), а Гейдрих оставил собранные улики «про запас».

Русских большинство немцев продолжало считать надежными и верными союзниками. После разгрома Франции советские дипломаты (и разведчики) получили задание проехать по местам боев и составить для Москвы общее впечатление. Германские военные повсюду встречали их очень тепло. Офицеры Вермахта и СС поднимали тосты за дружбу. Говорили, что нацизм и коммунизм идут к одной цели, хотя и разными путями. От души благодарили: «Если удачи нашего наступления превзошли все ожидания, то это благодаря помощи Советского Союза, который дал нам бензин для наших танков, кожу для наших сапог и заполнил зерном наши закрома».

Но и для Москвы дружба была чрезвычайно выгодна! Франция пала, Англия зализывала раны, а Германия была партнером. Как раз теперь настал момент реализовать собственные планы. Эстонии, Латвии, Литве вывалили массу претензий и предъявили ультиматумы: допустить в правительства коммунистов, переизбрать парламенты. В результате три республики подали прошения войти в состав СССР. А Румыния была союзницей Франции, пользовалась ее особым покровительством. Сейчас и ей предъявили ультиматум. Вернуть Бессарабию, захваченную в 1918 г., а заодно отдать Буковину, населенную украинцами. Деваться было некуда, пришлось отдавать.