Василий Сталин. Письма из зоны - Станислав Грибанов Страница 34

Сталин, как и Ленин, к евреям относился вполне терпимо, порой даже ласково. Ильич как-то поручил Сталину проверить одно запутанное дело — по части инспекции. Сталин потом вспоминал: «Я, как нарком, пришел и говорю: я назначил такую-то комиссию. Перечисляю ему — того-то, того-то… Он мне говорит: «Ни одного еврейчика? Нет ничего не выйдет!»

Еврейчика… А не как-то там… А вот Сталин рассказывал Шолохову случай перед войной. Значит, к нему на дачу пришли два юных корреспондента: «Два таких щупленьких еврейчика вошли ко мне, и вот один озирается и говорит: «Плохо живете, товарищ Сталин, мой папа живет лучше». И тут — еврейчики»!

Не только в комиссии их назначали. В разгул, как принято считать «антисемитизма» на святой Руси — это в 1949–1952 годах — около трети общего числа удостоенных Сталинских премий по литературе были евреи. Барто, Брайнин, Вольпин-Горбатов, Долматовский, Казакевич, Кассиль, Кирсанов (Корчик), Маляревский, Маршак, Никулин, Орлов (Шапиро), Поляновский, Рыбаков (Аронов), Рыжей, Тубельский, Халифман, Чаковский, Шейнин, Штейн, Эльсберг. Скажите, а кто это такой Халифман? Или этот, Эльсберг. Но, как заметил известный историк, публицист В. Кожинов, куда как достойней для тех же премий были другие имена: Михаил Пришвин, Андрей Платонов, Николай Заболоцкий, Ярослав Смеляков, которые премий «не удостоились»…

Или вот отмечают успехи на трудовом фронте. Наиболее отличившимся при строительстве Беломорско-Балтийского канала — ордена Ленина. Их восемь человек: Ягода — зам. председателя ОГПУ, Коган — начальник Беломорстроя, Берман — начальник Главного управления исправительно-трудовыми лагерями ОГПУ, Фирин — начальник Беломорстроя и зам. начальника Главного управления исправительно-трудовыми лагерями ОГПУ, Рапопорт — зам. начальника Беломорстроя, Жук — зам. главного инженера Беломорстроя, Френкель — пом. начальника Беломорстроя, Вержбицкий — зам. главного инженера строительства. Ну, что тут скажешь?..

В середине-то 30-х годов видными работниками ОГПУ и НКВД считались: А. Абрамович, Я. Берман, С. Коган, М. Вейцман, И. Вейцман, А. Дорфман, В. Зайдман, М. Госкин, С. Гиндин, А. Минкин, С. Фирин, Л. Залин, М. Курин, М. Трилиссер, Л. Мейер, Я. Вольфгон, З. Кацнельсон, Ф. Кац, Ф. Курмин, Л. Вуль, С. Розенберг, А. Шапиро, Л. Шпигельман, М. Патер, Н. Френкель, Я. Дымент, Г. Абрампольский, В. Баумгарт, Е. Водарский, А. Вайнштейн, К. Гольдштейн, Л. Кудрик, И. Путилик, М. Лебедь, М. Иезуитов… Унылое однообразие специалистов «компетентной-то» организации, не правда ли?

Вот к сионистам Иосиф Сталин относился нетерпимо с первых лет революционной деятельности. Свое откровенное суждение о демократах-меньшевиках он высказал еще в 1905 году, на встрече с бакинскими рабочими. «В самом деле, что это за народ! Мартов, Дан, Аксельрод — жиды обрезанные. Да старая баба В. Засулич… Ни на борьбу с ними не пойдешь, ни на пиру не повеселишься. Трусы и торгаши!» — возмущался «пламенный колхидец». Хотя, заметим, вскоре после октября 1917-го за слово «жид» давали 10 лет лагерей…

Между тем Г. Морозов, первый-то муж Светланы, был не столь категоричен по поводу «антисемита» Сталина. Он, например, напомнил, что в Политбюро при Иосифе Виссарионовиче бессменно был еврей Лазарь Каганович, на ниве пропаганды — нач. Политуправления Красной Армии — Лев Мехлис. Карательные функции выполнял Генрих Ягода. «Кстати, в НКВД, в Генеральной прокуратуре значительное число следователей по особо важным делам были евреями. В том числе такие страшные костоломы, как Шварцман и Родос, — пишет Морозов и подчеркивает: — Даже убить Троцкого Сталин доверил еврею Эйтингону»!..

Гриша Морозов и Светлана разошлись. Как она утверждает, отец ее к этому отношения не имел: «Мы расстались весной 1947 года — прожив три года — по причинам личного порядка…» Однако Светлана Иосифовна об отношении к Морозову не отца, а великого государственника, который восстанавливал разрушенную троцкистами Российскую империю, многое могла и не знать.

В начале января 1948-го арестовали ее двоюродную сестру Киру Аллилуеву. Привезли на Лубянку. Дальше она рассказывает: «Открылась дверь в огромный, как зал, кабинет. Вхожу, вижу много народу — и какой-то важный начальник в центре за столом, ко мне спиной»… Кира Павловна — человек веселый, добрый, жизнерадостный. В детстве с родителями она жила в Берлине, в советском посольстве (отец Киры работал в Торгпредстве), ну и встречалась там с интересными людьми — Александрой Коллонтай, Александром Вертинским, ходила в танцевальную школу одной из учениц Айседоры Дункан. «Занятия проходили в большом зале с зеркалами под аккомпанемент рояля», — вспоминала Кира Аллилуева и, как знать, может, огромный зал на Лубянке чем-то напомнил ей тогда уроки хорошего тона, усвоенные в берлинской школе танцев. Чуть ли не отвесив книксен важному-то начальнику, она выдохнула: «Здрасьте!» А начальник ей: «Вы не на бал пришли!..» Потом помолчал и добавил: «Что же вы наделали?!.» Кира и в самом деле не понимала, что она наделала, стала говорить, что она комсомолка, что в Малом театре чуть ли секретарем комсомольской организации не стала. Начальник с народом послушали ее немного, но вскоре монолог Киры прекратили: «Ну хватит!» — и ее увели.

«Привезли обратно в Лефортово. И тогда слезы потекли из меня рекой, — передает душевные страдания Кира Павловна: — Плакала я день и ночь. Плакала так, что казалось, будто все глаза выплакала. Плакала от бессилия, оттого, что никогда маму не увижу, оттого, что ждет нас обеих страшная участь. А за что — непонятно».

В самом деле, за что? Кирина мама, дочка новгородского священнослужителя, была человеком образованным. С гимназических лет хорошо знала французский, в Германии выучила немецкий, потом, уже в Москве, на курсах освоила английский язык. Знала она хорошо и русскую литературу, у нее была, как пишет Кира Павловна, «красивая, правильная русская речь и замечательное чувство юмора». Иосиф Виссарионович и сам великолепно знал русскую литературу, при случае беседовал с Женечкой Аллилуевой о новых книгах, советовался — что почитать. А она «к случаю», как замечает, Кира Павловна, любила сыпать новгородскими поговорками: «Сталин не был ни сухарем, ни угрюмым неучем, как о том многие сегодня говорят. Он заливался искренним смехом, услышав «в тему» мамино: «Приходите к нам через подворотню задницей, чай пить, когда нас дома нету!» Или: «Да, да! Просто, просто срать с моста! Один срал — да в воду упал!», или: «В своем говне как в крепости»…

Кира Павловна так комментирует поговорки своей не лишенной юмора матушки: «Быть может, на чей-то вкус — слишком смачно, грубовато, но до чего же точно по смыслу!» Не согласиться с таким заключением трудно. А в русских-то тюрьмах ох, как просто убедиться в великой мудрости наших народных поговорок…

В декабре 1947 года в американской печати была опубликована статья о личной жизни Иосифа Сталина. Содержание статьи стало ему известно и он приказал разобраться, откуда всплыло все то понаписанное. Так, 10 декабря ребята из компетентных органов и увели под белы рученьки Евгению Александровну. В ходе допросов она указала на близко знакомого ее семьи И. И. Гольдштейна, сотрудника Института экономики АН СССР, который был критически настроен, как бы нынче сказали, к «этой стране». В январе 1948 года арестованный Гольдштейн в свою очередь указал на Гринберга. Оказалось, что еще в 1946 году Гринберг, сотрудник аппарата президиума Еврейского антифашистского комитета, сообщил ему об антисоветской националистической работе, которую проводит комитет (ЕАК), и что возглавляет ту работу артист Соломон Михоэлс. Гринберг рассказал Гольдштейну также о широких связях Михоэлса с еврейскими буржуазными националистами в США. Все это, конечно, записали в протокол в том числе сообщение Гринберга, что Соломон Михоэлс «пользуется полной поддержкой у американских сионистов». А еще Гольдштейн показал, что артист и руководитель ЕАК пытался воспользоваться браком Светланы Аллилуевой с Морозовым, чтобы влиять на отношение Сталина к евреям.