Тайная дипломатия Кремля - Леонид Млечин Страница 33

С санкции Ленина в небольшом соседнем городке Рапалло Георгий Васильевич подписал сенсационный договор с Германией о взаимном признании и восстановлении дипломатических отношений. В Рапалло обе страны согласились строить отношения как бы с чистого листа и решили все спорные вопросы самым радикальным образом: они просто отказались от взаимных претензий.

Потерпевшая поражение в Первой мировой войне Германия стала единственной страной, которая захотела сотрудничать с Советской Россией. Если бы в Гражданской войне победили белые, Россия заняла бы место держав-победительниц. Советская Россия не предъявила Германии никаких требований и не участвовала во взимании огромной контрибуции, которая подрывала и без того слабую немецкую экономику.

Веймарская Германия и Советская Россия были партиями Европы. Россия и Германия, хотя и находились по разные стороны фронта, фактически проиграли Первую мировую войну, и это привело к их сближению. Рапалло стал для них неизбежным. Недальновидные руководители Англии и Франции не должны были так загонять в угол две крупнейшие континентальные державы.

В 20-х годах внешнюю политику Москвы определяла неуверенность в собственных силах. Боязнь, что новая война может привести к свержению режима (царизм пал в результате Первой мировой), подталкивала руководство страны к нормализации отношений с соседями. Чичерин руководствовался старым принципом поддержания баланса сил, стараясь не допустить чьего-то усиления. Чичерин выразился так: «Поддержать слабейшего». Отсюда близкие отношения с Германией. Сталин тоже смертельно боялся коалиций, которые могли быть направлены против СССР.

Так возникла политика импровизаций. Христиан Георгиевич Раковский, который служил полпредом и в Англии, и во Франции, выступая на пленуме ЦК, говорил: «Наша иностранная политика не определяется установленной заранее начертанной программой, учитывающей не только, что есть сегодня, но и завтра быть может. Она определяется эмпирически изо дня в день под влиянием тех или иных событий. И Наркоминдел, и полпреды не имеют плана.

Когда было подписано советско-германское соглашение, западные державы сначала не хотели в это верить. Сближение Москвы и Берлина меняло политическую карту Старого Света. Рапалло очень помогло Германии: у демократических держав сдали нервы. Еще недавно настроенные очень жестко в отношении Германии, они вынуждены были менять свою политику и идти навстречу требованиям немцев. Любопытно, что Москва продолжала помогать немецким коммунистам, все еще рассчитывая, что мировая революция продолжится в Германии. И одновременно Москва тесно сотрудничала с правительством Германии и с рейхсвером, которые сокрушали коммунистов.

Советско-германские отношения тогда развивались по восходящей. 24 апреля 1926 года в Берлине советский посол Николай Николаевич Крестинский и немецкий министр иностранных дел Густав Штреземан подписали договор о ненападении и нейтралитете. Обе страны согласились оставаться нейтральными, если на другую нападут, и договорились не участвовать в союзах, направленных против другой страны. Таким образом, Германия и Россия отказывались от участия в системах коллективной безопасности. Этот договор был разработан Чичериным.

У самого Ленина тоже имелись прогерманские настроения, но, скорее, неполитического свойства. 20 февраля 1922 года он писал своему заместителю в правительстве Льву Каменеву: «По-моему, надо не только проповедовать: “Учись у немцев, паршивая российская коммунистическая обломовщина!”, но и брать в учителя немцев. Иначе — одни слова».

Чичерин сам занимался отношениями с Германией, считая эту страну не только ближайшим партнером России, но и важнейшим государством Европы. Он часто ездил в Берлин и страдал, когда партийные вожди и другие ведомства вмешивались в международные дела, подрывая его усилия. В 1927 году Чичерин писал из Германии Сталину как секретарю ЦК и Алексею Ивановичу Рыкову как главе правительства:

«В ущерб отношениям с Германией был допущен ряд нелепых инцидентов, срывающих эти отношения. Теперь, когда ради существования СССР надо укреплять положение прежде всего в Берлине, некоторые товарищи ничего лучшего не придумали, как срывать всю нашу работу выпадами против Германии, порочащими ее окончательно. Я еду в Москву, чтобы просить об освобождении меня от должности наркоминдела».

Бывший полпред в Германии Крестинский напутствовал своего сменщика Льва Михайловича Хинчука:

«Мы не продумывали, может быть, до конца вопроса о нашем отношении к попыткам немцев вооруженной рукой исправить версальские границы, но мы всегда осторожно держались во всех тех случаях, когда немецкая сторона заговаривала о совместной вооруженной борьбе, скажем, против поляков. Мы не возражали, когда немцы говорили об общем враге, то же делали наши военные. Таким образом, мы не разбивали надежды немцев на то, что в случае их столкновения с Польшей они встретят с нашей стороны ту или иную поддержку, но никаких положительных заявлений с нашей стороны никогда не было…»

В основе союза с Германией лежали нелюбовь к либеральным западным демократиям Англии и Франции и общая враждебность к Польше, что даст о себе знать осенью 1939 году, когда Сталин легко пойдет на сближение с Гитлером. В конце 20-х годов политбюро записало в своем решении: «Военная опасность угрожает главным образом со стороны Польши».