Воины Рима. 1000 лет истории. Организация. Вооружение. Битвы - Сильвано Маттезини Страница 33

Пока в восточных областях и в Галлии принимались по обстоятельствам такие меры, Констанций, как будто он запер храм Януса и поверг всех врагов, захотел посетить Рим, чтобы после гибели Магненция справить триумф над римской кровью, не принимая никакого титула. Самолично он не победил никакого народа, находившегося в войне с Римом, не получил также вести о поражении какого-нибудь народа благодаря доблести своих полководцев, не прибавил новой области к римской державе, никогда не видели его в трудную минуту на поле брани первым или в числе первых. Но он хотел показать блистательную процессию, сверкающие золотом знамена, великолепную свиту мирному народу, не имевшему надежды увидеть когда-либо что-нибудь подобное и даже не мечтавшему об этом. Вероятно, он не знал, что некоторые императоры древности в мирное время довольствовались ликторами, а когда пыл брани не допускал бездействия, один доверился во время страшного вихря рыбацкому челноку; другой, по примеру Дециев, отдал свою жизнь за спасение государства; третий лично осмотрел с простыми солдатами лагерь врага, и вообще многие прославились блистательными деяниями и тем создали себе славную память у потомков. Не стану рассказывать об огромных расходах на приготовления... во вторую префектуру Орфита, пройдя через Окрикул, любуясь оказываемыми ему великими почестями, окруженный грозной военной охраной, словно армией в боевом порядке, совершал Констанций свой путь, и взоры всех были прикованы к этому зрелищу. Когда он приближался к столице, сенат вышел ему навстречу, и он с радостным видом принимал почтительные приветствия сената, разглядывал почтенные лики людей патрицианского происхождения и не думал, как Кинеас, посол Пирра, что перед ним собралось в одно место множество царей, но что тут место сбора всего мира. Перенося свои взоры на народ, он приходил в изумление, с какой быстротой съехались в Рим люди со всех концов земли. И, как бы желая устрашить Евфрат и Рейн видом оружия, он вслед за двойным рядом знамен восседал один на золотой колеснице, украшенной различными драгоценными камнями, игравшими на солнце переливающимся светом. Вслед за длинным строем передней части свиты несли драконов с пурпурными нашивками, прикрепленных к верхушкам копий, блиставшим золотом и драгоценными камнями; колеблемые ветром, они, словно разъяренные, шипели своей огромной пастью, и хвосты их вились в воздухе длинными извивами. По обеим сторонам шел двойной ряд воинов со щитами, в шлемах, на которых переливчатым светом играли султаны и в блестящих искрящихся панцирях. То тут, то там видны были закованные в доспехи всадники, которых называют клибанариями; покрытые панцирем и опоясанные железными полосами, они казались изваянными рукой Праксителя статуями, а не живыми людьми. Тонкие железные колечки, скрепленные между собою, охватывали все части тела, приспосабливаясь к их изгибам, так что при каком угодно движении тела одеяние плотно облегало его части.

Приветственные выкрики его императорского имени и отдававшиеся звуки рогов оставляли его невозмутимым, и он выказывал себя таким же величавым, каким видели его в провинциях. Будучи очень маленького роста, он наклонялся однако при въезде в высокие ворота, устремлял свой взор вперед, как будто его шея была неподвижна, и, как статуя, не поворачивал лица ни направо, ни налево; он не подавался вперед при толчке колеса, не сплевывал, не обтирал рта, не сморкался и не делал никаких движений рукой. Хотя это было для него привычными манерами, но как это, так и кое-что другое из его личной жизни являлось показателем большой выдержки, на которую, как можно думать, только он был способен. А то, что в течение всего времени своего правления он никогда никого не посадил рядом с собою на колесницу, ни с одним лицом неимператорского дома не разделил консулата, как делали то покойные императоры, и многое другое подобное, что он со времени своего возвышения на трон соблюдал как священнейшие законы, - это все я опускаю, имея в виду, что я упоминал об этом при подходящем случае. Вступив в Рим, обитель мирового владычества и всех доблестей, и дойдя до ростр, он был поражен обилием дивных памятников, свидетелей древнего могущества, красовавшихся на форуме, повсюду, куда бы ни направлялся его взор. В курии он обратился с речью к знати, к народу - с трибунала; затем отправился во дворец, провожаемый восторженными криками, и получил то наслаждение, которое ожидал. Часто веселил его, когда он давал конные игры, острый язык римской толпы, не впадавшей в дерзкий тон, но и не терявшей в то же время прирожденного ей чувства свободы, и сам он соблюдал в отношениях с народом должную меру внимания. Так, он не определял лично исхода состязания по собственному усмотрению, как то делал в остальных городах империи, но, согласно обычаю, предоставлял это игре случая. Осматривая части города, расположенные на семи холмах по склонам и на равнине, а также предместья, он находил, что все, что он видел впервые, затмевает все остальное: храм Юпитера Тарпейского, представлявшийся ему настолько выше всего другого, насколько божественное выше земного; здания общественных бань, обширные, как целые провинции; громада амфитеатра, сложенная из тибуртинского камня и такой высоты, что ее едва достает человеческий взор; Пантеон, круглое громадное здание, заканчивающееся вверху сводом; высокие столбы с внутренней лестницей, на которых воздвигнуты статуи консулов и прежних императоров; храм города Рима, Форум Мира, театр Помпея, Одеон, Стадий и другие красоты Вечного города. Но когда он пришел на Форум Траяна, сооружение единственное в целом мире, достойное, по-моему, удивления богов, он остолбенел от изумления, обводя взором гигантские строения, которые невозможно описать словами и которые никогда не удастся смертным создать во второй раз. Оставив всякую надежду соорудить что-либо подобное, он сказал, что хочет и может воспроизвести только помещенного в середине атрия Траянова коня, на котором красовалась фигура императора. Стоявший рядом с ним царевич Ормизда, о бегстве которого из Персии я раньше упоминал, сказал на это с свойственным его народу остроумием: «Сначала прикажи, император, построить такую конюшню, если можно; конь, которого ты собираешься соорудить, должен так же широко шагать, как и тот, который перед нами». Этот самый Ормизда на вопрос, как он находит Рим, отвечал, что ему понравилось здесь только то, что, как он узнал, и здесь умирают люди. Осмотрев многое с величайшим изумлением, император жаловался на бессилие и злую молву, которая, вообще все преувеличивая, при описании чудес Рима оказывается слабой. Долго обсуждал он вопрос, что бы ему соорудить, и решил умножить красоты города обелиском в Большом Цирке. О происхождении и форме этого обелиска я расскажу в подходящем месте.

Шлем римско-сасанидского типа, принадлежавший младшему командиру пехоты, начало IV в. н. э.

(Собрание Национального музея г. Будапешт). Принадлежал соединению Milites Litoris Saxoni (лат. «воины саксонского побережья»). Данный экземпляр (один из четырех, обнаруженных

в Интерциссе, Венгрия) - единственный, на котором имеется металлический гребень. Шлем украшен религиозными символами (крестами, полумесяцами и силуэтами глаз). Нащечники и назатыльник реконструированы гипотетически, по пехотному шлему римско-сасанидского типа.