Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен Страница 33

Возможно, стоит взять паузу и суммировать некоторые особенности новой конституции и являвшегося ее частью избирательного закона, которые стали в ближайшие двенадцать лет предметом раздоров. Как центральное, так и земельные правительства страдали от одних и тех же заложенных в конституции недостатков. Законодательная власть была ограничена исключительно одной палатой, и над нею не существовало высшей инстанции для исправления и пересмотра законов. Рейхсрат и прусский штатсрат не могли по положению выполнять эти функции. Кроме того, и для федерального правительства, и для правительств союзных земель применение избирательного закона было весьма проблематичным. Отсутствовала координация между центральным правительством и правительством Пруссии, крупнейшей из федеральных земель. Изменения в конституцию могли быть внесены только при одобрении их большинством в две трети голосов палаты, что, с учетом распределения мест между партиями, означало невозможность принятия сколько-нибудь значимых поправок. Формулировки этих поправок становились источником серьезного конфликта между партиями правого и левого флангов.

В особенности я был недоволен системой голосования по партийным спискам. Ее восхваляли как наиболее демократичную в мире. На самом же деле эта система подрывала самые основы здоровой демократии. К примеру, в Пруссии одно депутатское место приходилось на 50 000 избирателей. Это, однако, не означало существования избирательных округов с таким количеством голосующих. Мой район составлял половину провинции Вестфалия с примерно двумя миллионами избирателей. Можно допустить, что около полумиллиона из них будут, вероятно, голосовать за партию центра. Поэтому штаб-квартира партии намечает список по выборам в прусский парламент по крайней мере из десяти кандидатов плюс небольшой резерв. Когда поданные голоса подсчитаны, избирается один кандидат из списка за каждые полные 50 000 голосов. Все избыточные голоса добавляются к остаткам в других областях, и там они позволяют избрать дополнительных депутатов. При этой системе мы получали в парламенте более тридцати партий. Причем никто не может набрать 50 000 голосов в одном конкретном избирательном округе, как бы велик он ни был, и любой чудак или группа чудаков может почти наверняка провести в парламент хотя бы одного депутата по резервному списку добавочных голосов. Происходящая отсюда раздробленность представительства равнозначна самоубийству демократии.

Эта система также устраняет необходимость в дополнительных выборах. Если депутат умирает или подает в отставку, его место будет занято следующим человеком из списка, а это означает, что в четырехлетний избирательный период не учитываются колебания общественного мнения, за исключением, конечно, переворота, связанного с всеобщими выборами. Хуже всего то, что избранные депутаты не имеют чувства ответственности перед избравшим его электоратом. Им следует благодарить за избрание центральный комитет своей партии, и сохранить свое положение они могут, только выказывая слепое повиновение партийным установкам. Более того, хотя и предпринимались попытки представить в списках различные профессиональные группы, в результате, как правило, их члены предпочитали говорить от имени этих своих групп, теряя при этом из виду более общие вопросы. Появлялось слишком большое искушение относиться ко всему легко и голосовать за партийную линию, что гарантировало переизбрание, если применять минимум оригинального мышления или критицизма. Я понимаю, что партийная этика требует известной доли коллективной дисциплины в значимых вопросах, но берусь утверждать, что такой метод проведения выборов препятствует появлению в политике личностей, должных в конце концов составить элиту, от которой зависит качество демократических решений. Тот факт, что депутат ответствен перед своим партийным комитетом, а не перед избравшими его людьми, означает, что он потерял с ними контакт, а это заставляет отдельного избирателя терять интерес ко всяким проявлениям парламентской жизни. В наше время веймарская конституция стала крестной матерью боннской конституции. Социалисты цепляются сейчас за систему голосования по спискам, хотя христианские демократы предприняли не слишком энергичную попытку соединить ее с голосованием по индивидуальным округам. Кажется, некоторые люди не способны учиться на жизненных примерах.

Взаимоотношения между федеральным правительством и правительствами союзных земель составляли проблему еще со времен существования мелких германских княжеств. Она не сводится к вопросу о централизме или федерализме. Сложно бывает определить степень автономии отдельных частей союзного государства, которая обеспечивала бы центральному правительству достаточно власти для сохранения им дееспособности на европейской арене. Бисмарк в свое время изобрел схему, оставлявшую отдельным государствам широкую автономию, не ставя при этом под угрозу власть центрального правительства. Пруссия была безусловно крупнейшим и в материальном отношении наиболее развитым из союзных государств, включая в себя промышленные центры Рейна, Рура, Саара и Верхней Силезии. Более того, король Пруссии являлся одновременно и германским императором. Бисмарк предложил объединить в одном лице должности прусского премьер– министра и рейхсканцлера. Это значительно ограничивало преобладание Пруссии, поскольку канцлер, в интересах единства, был склонен делать уступки прочим государствам, чтобы обеспечить их сотрудничество.

С падением короны рейх потерял точку опоры. Младшие династии в меньших государствах также были лишены тронов. Двойственный федеральный комплекс рейх и Пруссия, лишенный, однако, верховной власти, превратился в серьезную проблему. Веймарская конституция не способствовала решению этой проблемы. В результате длительных дискуссий в комиссии рейхстага по изменению конституции решение также не было найдено. В соответствующем месте я расскажу о своих попытках на посту канцлера вернуться к концепции Бисмарка, хотя замечу, что этот вопрос занимал меня с самого начала. Правительства федеральных земель часто поступали как им заблагорассудится, не принимая в расчет потребности центральной власти, причем преобладание Пруссии невозможно было ограничить путем простого снижения ее представительства в рейхсрате.

Само правительство рейха пребывало в Берлине на правах гостя Пруссии. Оно не обладало собственными исполнительными и полицейскими силами. До тех пор, пока правительства в рейхе и в Пруссии имели одинаковую политическую окраску, – в Пруссии социал-демократы непрерывно пребывали у власти с 1918-го по 1932 год, – на практике применение федерального законодательства почти не встречало затруднений. Однако если бы управлять делами рейха выпало правой коалиции, то для отдельного прусского министра стало бы вполне возможным блокировать проведение в жизнь мероприятий, определенных центральным правительством. Пруссия воистину превратилась в государство в государстве, и это двойственное положение становилось слабым звеном в цепи всей нашей политической жизни. Кроме того, это означало, что политическое влияние депутата прусского ландтага оказывалось значительней депутата рейхстага.

Видимо, это было далеко не самое лучшее время для начала политической карьеры. Положение страны достигло низшей точки. Мы потерпели военное поражение. Страна была охвачена гражданской войной, подрывавшей самый фундамент государства. Мы работали в условиях навязанного нам мирного договора с репарационными требованиями, которые, казалось, угрожали основам нашего экономического существования. Тем не менее я предался занятиям на новом поприще с величайшим энтузиазмом. Меня раздражали партийные догматы и узкие, эгоцентричные взгляды, которые в значительной степени определяли текущую оценку внутренних и внешних проблем. Я отказывался связывать себя программой партии и даже в своих ранних выступлениях настаивал на том, что парламентский представитель должен сам нести ответственность за свои собственные решения. Меня поражало невежество коллег во всем, что касалось международных отношений, и я старался заинтересовать их событиями и мнениями в мире по другую сторону наших границ. В то же самое время я искал среди держав-победительниц хотя бы малого понимания положения Германии. Однако такого результата невозможно было ожидать ни от одного человека.