Исповедь четырех - Елена Погребижская Страница 33

Я: Ты мне кажешься очень, очень закрытым человеком.

Умка: Я уже говорила. Все очень открыто до какого-то предела. Дальше будет стенка.

Я: Именно это я называю очень закрытый человек.

Умка: Зато по сравнению с просто закрытыми…

Я: Есть открытые кусочки…

Умка: Не просто кусочки, а все открыто, кроме одного помещения, куда я и сама не очень заглядываю.

Мне, понятное дело, именно туда и захотелось заглянуть.

Кстати, расскажу одну чудную историю. У меня была встреча какая-то относительно деловая на втором этаже большого клуба. Со мной была близкая компания. Мы закончили свои дела и пошли к выходу. На лестнице была давка. Там толклись люди немного припыленной как бы наружности, предпочитающие всем видам джинсов почему-то бананы, застегнутые под грудью, а всем майкам те, что размера на два больше. И были еще на многих жилетки. Из моего описания трудно представить ту конкретную публику, тем более что народ был разный и не обязательно такой, как я описываю. Мне просто таким он показался. Толпа текла, как в мавзолей, выше этажом, к сцене, откуда доносился грохот инструментов и резкий женский голос. «Пошли, посмотрим», — поволокли меня мои спутники. «Ну, пошли, — говорю, — это, кажется, Умка там поет. А народу-то почему такой лом?» Мы не поняли и протиснулись куда-то за спины. Не могу сказать, что это была моя музыка, но вокальная манера человека на сцене заставляла меня стоять и слушать. Потом наступил антракт. Умка наклонилась к залу и начала совершать непонятные мне действия. То есть она стала продавать свои диски. С моей колокольни, это было совершенно не артистское дело, я лично считаю, что должна быть дистанция, позволяющая человека на сцене считать отличным от человека в зале. А Умка на моих глазах преспокойно болтала с народом и, похоже, знала многих лично. «Как жена?» — спрашивала она у какого-то бородача. Кому-то следующему она чего-то шептала по-приятельски, одним словом, дистанцию не соблюдала. Мои друзья стали меня толкать: «А ну срочно подойди к Умке и познакомься». — «Да не пойду, — упираюсь я, — а что я ей скажу?» — «Ну, уж найдешь что». Мы так стояли и шипели минут десять. Перерыв грозил уже и закончиться. Умка бойко приторговывала и даже зазывала «а вот кому…». Меня тем временем обвиняли в приступе застенчивости и ослином упрямстве одновременно. Таким образом, вопрос знакомства с Умкой стал принципиальным. «Ну ладно, все, иду», — говорю я и пристраиваюсь в самый хвост очереди за дисками, место 15-е. Моя компания делает мне самые обидные знаки, но я тем не менее смирно стою, пока не подходит моя очередь. Умка поднимает на меня глаза. «Здрасьте», — выдавливаю я. «Здрасьте», — отвечает она. «Я — Лена, — говорю, — я тоже пою». Умка смотрит с каким-то непонимающим выражением, я совсем теряюсь и смешиваюсь с остальным народом. Зато гоголем подхожу к моим друзьям: «Видели? Вот, пошли теперь». И мы ушли. Умка этот случай не помнит. А среди моих друзей он стал хрестоматийной иллюстрацией к моей кретинской застенчивости. …А помните вот это: «Я — Лена, я тоже пою…» — и ну надо мной смеяться.

Мы долго-долго разговариваем в кафе. Потом выходим на шумный Арбат. Аня постоянно повторяет мне сквозь мои вопросы, что отвечает за свои слова. Ну, например: «У меня нет закрытых тем, просто я отвечаю за каждое слово. Просто есть за что отвечать». Я при этом думаю, что я, например, совсем не могу этого сказать про себя, а хочется.