Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы - Барбара Мертц Страница 33

Мы говорили время от времени о методах в археологии. Питри избрал метод не для слабых. Поспешим добавить, что ныне немногим египтологам приходится подвергаться неудобствам, даже отдаленно напоминающим те, которые приходилось выносить Питри и его современникам. Но дух, вдохновлявший пионеров, остается и должен оставаться неотъемлемой частью характера археолога. Сегодня ему, быть может, никогда не придется висеть на краю обрыва на одной руке, чтобы скопировать изолированную надпись, или ползать на животе в сырых и вонючих недрах пирамиды. Но он должен быть готов к этому, если возникнет необходимость; на нем лежит ответственность, и его опытный глаз должен различать находки. И если он готов уступить другому честь первым взглянуть на новую страницу прошлого, значит, ему недостает того авантюрного духа, который есть часть поиска знания.

Аменемхет III построил в Дахшуре другую пирамиду, хотя похоронен он, вероятно, в Хаваре. Еще раз мы сталкиваемся с этим странным и до сих пор не объясненным феноменом двух гробниц, который появляется в самом начале династического периода. Мы можем быть относительно уверены, что пока еще нет истинного объяснения таких излишеств.

Аменемхет III был последним из великих царей XII династии. Конец династии теряется во тьме, и ее падение положило конец стабильному правлению на два столетия. Период потрясений, который мы называем II Переходным периодом, последовал за падением Среднего царства, как I Переходный период – за падением Древнего. Похоже на правду то, что причиной анархии и упадка был неуспех централизованного правления, но вопрос, что вызвало этот неуспех, все еще не имеет ответа.

На поверхности общая последовательность событий в конце Древнего царства параллельна событиям, которые происходили в конце Среднего царства. Повторилось даже самое зловещее из всех предзнаменований: появление женщины на троне Гора. Царица XII династии Собекнофру была, очевидно, последней в своем роду; если бы приемлемый кандидат имелся в наличии, он женился бы на ней и занял трон. Удивительно, что такового не нашлось. Мы могли бы очень многое узнать не только о правилах наследования в Египте, но о причинах падения Среднего царства, если бы знали больше об этой даме. К сожалению, нам известно не более чем ее имя. Даже гробница царицы исчезла, если только это не одна из двух разрушенных пирамид между Дахшуром и Лиштом, в Мазгуне. Обе эти пирамиды были исследованы – угадайте кем? Питри. Но он не нашел ничего нового. На раскопки всегда не хватает денег, и один из основных методов идентификации пирамиды – раскопки гробниц, ее окружающих, – никогда не был использован в Мазгуне. Было бы поучительно найти и гробницу визиря царицы Собекнофру с длинным отчетом о его и ее карьере.

Каковы были достижения Среднего царства по сравнению с Древним? В некотором смысле они были не так велики. Люди этого второго великого периода в истории Древнего Египта вскарабкались, быть может, так же высоко, как их предки, но им не пришлось начинать с самой первой ступеньки лестницы. Письменность, монументальное строительство, государственная религия, философия царской власти, социальный порядок и многие другие элементы цивилизации были заложены и развиты в Древнем царстве. Но есть и изменения. Одно из наиболее заметных – изменение в лицах царствующих особ. Взгляните на портрет Сенусерта III – глубокие линии от носа ко рту, неулыбающийся, мрачно сжатый рот, тяжелые морщины на лбу. Лицо Хафра, из IV династии, есть поистине лицо бога, черты его выражают высшую уверенность в себе самом и во Вселенной. На лицах правителей Среднего царства печать тяжелой ответственности, если не чего-то более трагического.

Мы можем видеть в этих лицах и в контрасте между эгоцентричной пирамидой и общественными ирригационными работами знак изменений в понимании роли царя. Что же, значит, теперь он скорее пастырь своего народа, чем отдаленный от него божок; primus inter pares [1]феодального государства скорее, чем существо, уникальное в своей божественности? Нет легкого ответа на этот вопрос. На любой ответ повлияет старое искушение видеть светлую (с нашей точки зрения) сторону людей, которых мы избрали объектом нашего исследования. При всем при том есть некая справедливость в утверждении, что чувство социальной и моральной ответственности развилось в этот период сильнее, чем раньше. Нигде это утверждение не поддержано сильнее, чем в литературных работах данного периода. Исследуем еще одну историю, чтобы подкрепить наше мнение.

«Повесть о красноречивом крестьянине» была, вероятно, специальным проклятием маленьких египтян. Ее переписывали и использовали как школьное упражнение. Стиль повести кажется настолько вычурным и искусственным, что неегиптолог не может читать ее перевод без множества комментариев, разъясняющих фигуры речи. Некоторые из них, позволим себе добавить, не вполне ясны даже египтологам. Как читатель может заключить, я изобретаю предлоги для оправдания отсутствия перевода этого текста. Мы ограничимся кратким его изложением, поскольку история кое-что говорит о социальной структуре египетского общства эпохи Среднего царства.

Некий крестьянин из Фаюмского оазиса на пути на рынок с караваном ослов сталкивается с мелким чиновником, принадлежащим к дому Ренси, великого эконома царя. Этот мелкий чиновник, которого зовут Тутинахт, зарится на собственность крестьянина и придумывает подлый план: он расстилает на дороге полотно, заставляя крестьянина вести ослов по краю засеянного хлебом поля. Один маленький ослик поддался искушению и сжевал колос пшеницы, в силу чего Тутинахт конфискует весь караван и гонит протестующего крестьянина прочь. После нескольких дней бесплодных призывов к бессовестному обидчику отчаявшийся крестьянин отправляется к самому великому эконому. Он обращается к этому могущественному человеку с речью, настолько красноречивой и язвительной, что вельможе не хочется отказывать себе в удовольствии послушать крестьянина еще. Поэтому он не дает ответа на жалобу. Крестьянин, который, несомненно, мог считать упорство одной из своих главных добродетелей, возвращается к притворяющемуся равнодушным эконому снова и снова и обращает к нему не менее восьми прекрасных речей. Тем временем тот сообщает о жалобе крестьянина и его красноречии самому царю, который приказывает сделать копию каждой из прекрасных речей. Он также приказывает, чтобы семью крестьянина кормили, пока он ораторствует, – симпатичная черта, удивительная для тирана. История имеет счастливый конец и даже оттенок поэтической справедливости: крестьянин получает свою собственность назад и обогащается еще более имуществом чиновника, который его ограбил.

Ораторствуя, крестьянин употребляет все средства, чтобы склонить на свою сторону бесстрастную аудиторию: угрозы, жалобы, увещевания, лесть. Среди его аргументов есть и призыв к справедливости ради справедливости. «Праведность спускается с делателем в могилу, и о нем помнят благодаря ей». Аргумент крестьянина и события повести приводят к одному заключению – справедливость одна и для богатых, и для бедных. Это заключение может нас поражать, возникая в таком месте и в такое время; ведь ни в одной другой культуре правитель не пользовался такой абсолютной властью, как в Древнем Египте, где догма провозглашала его истинным богом. Но мы встречали намеки на этот идеал в других текстах и в других областях жизни, поэтому можем понять, почему ряд ученых, говоря о некоторых аспектах данного периода, рискуют употреблять слово «демократический».