День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров Страница 33

Однако Земский собор съехаться не успел. 23 июля к Москве подошло 25-тысячное войско Жолкевского. Столица очутилась меж двух огней. Получалось, надо договариваться или с «вором», или с гетманом, который ловко обыгрывал сложившуюся ситуацию, делая вид, будто готов договориться и с самозванцем о штурме Москвы. Жолкевский выглядел предпочтительнее банд Лжедмитрия, и бояре начали переговоры с ним. Но силы тасовались так и эдак. Когда Сапега начал штурм Серпуховских ворот, Валуев и Салтыков не выдержали, по собственной инициативе ударили на него, что Жолкевский поставил себе в заслугу — мол, признавайте королевича и помогу еще больше. А к Лжедмитрию ушел Заруцкий с казаками, поняв, что в новом раскладе ему ничего не светит и «боярином» его никто признавать не собирается.

Пошли упорные дебаты. Снова был поднят вопрос об обязательном переходе Владислава в православие, но в дополнение к смоленским соглашениям бояре выставили дополнительные требования: снятия королем осады со Смоленска, помощи против самозванца, запрета приезжать иезуитам, не назначать на военные и административные посты поляков, допустить их в свите королевича не более 300 человек. Словом, чтобы он был русским царем, а не польским на русском престоле. Жолкевский прекрасно знал, что Сигизмунд хочет присоединить Смоленск к Польше, а на перекрещивание сына не согласится. Король писал ему: «Из всего видно, что этот народ хочет нас надуть; он ведет себя не так, как прилично в его положении, а как будто совершенно свободный народ, предлагая нам такие условия, какие считает для себя выгоднейшими. Нам важно дозволение строить костелы в их государстве… Будьте осторожны, не дайте провести себя, и если ничего не сделаете убеждениями, то придется действовать силой и быстротою». Но гетман тоже находился в критическом положении! Подходил срок уплаты жалованья войску, уже предупредившему, что иначе служить не будет. Денег не было. И Жолкевский шел на уступки, чтобы привести Москву к присяге Владиславу, после чего можно будет перевалить содержание армии на русских. Только формулировки смягчал и делал округлыми, оставляя лазейки для последующего обмана. Наконец слепили взаимоприемлемый договор. Хотя Сигизмунд чуть не испортил все дело.

11 августа состоялся третий штурм Смоленска. Его снова отразили, поляки потеряли более тысячи убитыми. Тем не менее казалось, что крепость вот-вот падет, а москвичи без боя соглашались призвать королевича. Это вскружило королю голову, и он прислал Жолкевскому новую инструкцию. Приводить русских к присяге не Владиславу, а самому Сигизмунду. Чтобы Россия присоединилась к его владениям по праву завоевания. Гетман понимал, что на такое Москва ни за что не согласится, и инструкции скрыл. Поскорее довел начатое до конца, и 17 августа договор был подписан. Делегаты на Земский собор так и не съехались, но без собора в таком деле обойтись было нельзя. Избрали уполномоченных из дворян и детей боярских разных городов, находившихся на службе в Москве, от разных сословий — духовенства, торговых людей, стрельцов, казаков, приказных людей, посадских. И на Девичьем поле собор — от лица «всей земли» — и москвичи принесли присягу Владиславу.

По уездам рассылались манифесты, объясняющие, что выборные в назначенный срок не прибыли, а ждать было нельзя, поэтому собор созвали ограниченного состава и избрали Владислава на таких-то условиях. Провинция тоже стала присягать ему. Но Жолкевский понимал, что обман скоро раскроется, и спешил обставить русских. Стало формироваться «Великое посольство» к Сигизмунду и Владиславу, тоже от Земского собора — вошли дворяне 40 городов, 293 представителя разных сословий. И, как потом признавался гетман, в состав посольства он нарочно включил тех, кто мог бы стать препятствием польским планам: Василия Голицына, Захара Ляпунова, Филарета Романова. Хотел включить и его сына Михаила, но мальчика направлять послом было неудобно.

Согласно подписанному договору, Жолкевский должен был выступить против «вора». Семибоярщина выставила свое 15-тысячное войско, гетман вывел свое. Но сражаться с соплеменником Сапегой (и нажить врага в лице его дяди, канцлера литовского) ему не хотелось. Он вступил в переговоры и объявил боярам, что поляков можно оторвать от «вора», если заплатить им. Мстиславский клюнул, раскошелился на 4 тыс. руб. наличными и 15 тыс. вещами, и Сапега ушел грабить Северщину. Увидев, что дело «царика» зашаталось, от него стала переходить в Москву и присягать Владиславу примкнувшая знать — Туренин, Долгоруков, Сицкий, Нагой. И самозванец отступил в Калугу.

А после этого в качестве «мирной инициативы» гетман предложил распустить часть собственных солдат. Если им тоже заплатят. Он опасался бунта в своем войске, из разложившихся клушинских перебежчиков отобрал 800 самых надежных, а 2500 изменников получили за счет тех, кого они предали, плату за «службу» и удалились. Гетман запустил руку в русскую казну и для жалованья полякам. Стращая бояр, что если «рыцари» уйдут — вдруг «вор» вернется? В пользу Лжедмитрия и в самом деле ширилось движение, он теперь выступал альтернативой полякам и Владиславу. Многие уже склонялись на его сторону и в Москве. И Жолкевский, перехватывая воззвания «царика», доказывал, что поход против него начинать невозможно — как только войско выступит из столицы, произойдет восстание и ее захватят «воры». Единственный выход — ввести в город польский гарнизон. И, несмотря на противодействие патриотической части руководства — Гермогена, Ивана Воротынского и Андрея Голицына, — такое решение было принято. Поляки вошли и разместились в Москве. Это, собственно, и было задачей Жолкевского. Успеть занять столицу, пока у его «союзников» глаза не открылись. Объясняться с ними по поводу обмана он не стремился и сразу засобирался уезжать, «поторопить Владислава на царство». Прихватил низложенного Шуйского с братьями и семьями и оставил вместо себя полковника Гонсевского.

А посольство под Смоленском было горько разочаровано. Подписанного договора польские сенаторы не признавали, да и приехавший Жолкевский начал от своего «крестного целования» отказываться. Об обращении королевича в православие и слышать не желали. Король требовал присяги себе, а не сыну — в чем его поддерживали и иезуиты. А главное, на послов насели, чтобы они от имени правительства дали приказ Шеину сдать Смоленск. Остальное, мол, потом утрясем. Но и послы поняли, чем дело пахнет. Несмотря на личные политические амбиции, большинство из них были патриотами. И Голицын с Филаретом твердо заявили, что от инструкций, данных им Земским собором, отойти не имеют права. Переговоры зашли в тупик. Взбешенный король угрожал, а Шеину послал ультиматум — капитулировать в три дня, иначе все смоляне «будут казнены смертию». Ровно через три дня ответом стал мощный взрыв — гарнизон прорыл длиннющую мину под батарею рижских осадных пушек и уничтожил ее. Пришлось везти новые тяжелые орудия из Слуцка.

Другим регионам присяга Владиславу мира тоже не принесла. Призвание на царство королевича развязало руки шведам. Их контингент во главе с Делагарди и Горном уже находился в России. Карл IX выслал подкрепления, чтобы поживиться «бесхозными» русскими владениями, и отряды разошлись для захвата Ивангорода, Орешка, Ладоги, Карелы. Наемники де ла Валя взяли Ладогу, Орешек отбивался, Карелу воевода Пушкин после клушинского предательства шведов сдать отказался и сел в осаду, а под Ивангородом французские и шотландские наемники взбунтовались, ограбили полковую кассу и разошлись. Но и польские отряды безобразничали повсюду. Сожгли Козельск, Калязин, подступали к Пскову и Новгороду, их гарнизоны бесчинствовали в Твери, Торжке, Старой Руссе, Волоколамске, Сапега опустошал Северщину, убивая жителей и продавая детей в рабство. Значительные силы поляков подступали к Курску. Перед этим некоторым горожанам было видение — будто сама Пресвятая Богородица с двумя светлыми иноками осеняет крестом их стены. Вдохновленные знамением, куряне устроили крестный ход вокруг крепости, дали обет построить монастырь во имя Знамения Пресвятой Богородицы — и отбились.