Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов Страница 33

Граф Петр легко подбросил свое тело в седло, и кортеж медленно тронулся по плоской извивающейся дороге во дворец, где они сумеют отдохнуть. Бенкендорф придержал коня и подождал, когда окно кареты с профилем жены подплывет к нему. Он догадывался, что Тилли поражена происходящим, и удовлетворенно улыбнулся. Несколько месяцев назад — еще в Монбельяре — она расспрашивала его о северной стране, и если бы он ей тогда сказал, что земля здесь круглый год покрыта снегом, или изобрел другую небылицу в духе мсье Кальена, она бы поверила скорее, чем если бы он нарисовал сегодняшнюю картину.

Путь во дворец, построенный по проекту Варфоломея Варфоломеевича Растрелли, лежал среди высоких вековых деревьев и аккуратно подстриженного молодого кустарника. Справа тянулся обрыв, круто падающий к Днепру. Присутствие реки чувствовалось даже в закрытых каретах. Она была там, за деревьями, внизу, но ее полноводье ощущалось явственно. Вскоре кортеж остановился на Дворцовом плацу, по периметру которого стояла в строгом порядке казачья пехота и гренадеры. Дворец — невысокое распластанное здание — вполне заслужил свою славу одного из лучших творений Растрелли. Говорили, что императрица Елизавета Петровна, для которой он был возведен, в благодарность поцеловала архитектора, совершенно расчувствовавшись. Царский поцелуй в Петербурге XVIII века стоил целого состояния! Екатерининские поцелуи сделали богачами десятки певчих, солдат, унтер-офицеров и офицеров, но ни одного генерала, что, впрочем, вполне демократично и сильно отличается от европейской практики.

Бело-голубая жемчужина не затерялась между другими зданиями, как если бы ее Растрелли посадил в центре Северной Пальмиры. Здесь ей было привольно. Зимний, Смольный монастырь, Большой дворец в Петергофе и Екатерининский в Царском Селе превосходят киевский лишь размерами и роскошью убранства, но не уютом и не местом расположения. Если бы не бездарные потомки, которые буквально разорили окрестные угодья отсебятиной и жалкой фантазией, то творение Растрелли легко победило бы в соперничестве любое дворцовое здание на юге России. Великий итальянец любил и охотно работал для Киева. Он построил там еще одно великолепное здание — Андреевский собор, который Тилли видела издали, приближаясь к мосту через Днепр. И если бы потомки не вмешивались так яростно в городской ландшафт, искажая стиль и дух задуманного, то Андреевский собор производил бы вблизи иное впечатление. Собор был как бы подброшен горой, на которой возведен, и весь устремлен в небеса. Тилли казалось, что он с легкостью отрывается от земли прямо на глазах. Божественный эффект, присущий святым постройкам!

Ничего похожего она на родине не встречала, хотя Виртемберг и Монбельяр прекрасные страны, да и Франкония, откуда родом предки Бенкендорфов, создана Господом Богом в благостную минуту. Недаром княжества Ансбах и Байрейт, некогда входившие в состав Франконского герцогства, переходили из рук в руки. С XIV века они принадлежали курфюрсту бранденбургскому. Бранденбургское маркграфство вошло впоследствии в Прусское королевство, а маркграфы Бранденбурга в начале нынешнего века стали королями Пруссии. Через десять лет — в 1791 году — Ансбах байрейтский маркграф уступит оба княжества прусскому королю Фридриху Вильгельму III. Наполеон в конце концов отобрал оба княжества у Пруссии. Байрейт Бенкендорфы любили, они имели там прочные корни, и когда цесаревич удалил Тилли и Христофора из Петербурга, сыновья Александр и Константин отправились учиться в Байрейт. Помог прусский министр князь Карл Август Гарденберг, будущий министр иностранных дел и государственный канцлер. Братья провели незабываемый год в Байрейте. Там Константин познакомился и подружился с Францем фон Мюллером, которому суждено было стать веймарским канцлером и человеком, через которого все русские попадали к Göthe.

Возвращаясь в Петербург из Монбельяра, Тилли и Бенкендорф провели неделю в Байрейте, наслаждаясь изумительной природой и историческими достопримечательностями.

Франкония — чудесный край!

Дворец Растрелли утопал в многоцветье наступившей осени. Графиня Румянцева обожала цветы и, обладая отменным вкусом, сумела снаружи украсить свое жилище не хуже, чем Растрелли украсил его внутри. Искусно разбитый парк примыкал к тыловому фасаду. Густая масса деревьев сейчас скорее угадывалась. Ощущалось что-то мощное и живое по ту сторону бело-голубоватых стен.

В двухсветной сияющей зале в несколько рядов выстроились чиновники магистрата и различных учреждений, представители польского и малороссийского шляхетства, духовенство, преподаватели учебных заведений, которых в Киеве немало открыли при императрицах Елизавете и Екатерине, — и каждый был подведен графом Петром к цесаревичу, и для каждого нашлось доброе слово, свидетельствующее, что он лично знал состав малороссийской администрации. Ничто так не украшает вельможу, как милостивое и свободное обращение с вверенными ему людьми. А екатерининские вельможи — исключительное явление русской действительности и абсолютно неповторимое. Григорий Потемкин во время спора с императрицей перечислил однажды по именам писарей квартирмейстерской части в Таврии и ни разу не ошибся, указав, между прочим, кто из них берет взятки и сколько, а кто не берет. Последних оказалось, как ни странно, больше.

— Фон Цейтлин мне нашептывает, что русские — воры! Иоганн Шторх ходит по пятам и перечисляет, кто и что украл. Где же воры, матушка? Воров у меня еще поискать надо днем с огнем! — хохотал Потемкин.

— Ну, искать, милый друг, наверное, не составляет все-таки труда, если у тебя в голове целый lexikon [25].— И императрица с усмешкой посмотрела на новый перстень у фаворита, обращающий на себя внимание величиной алмаза.

Если бы в Киев приехала сама Екатерина, то вряд ли встречу удалось сделать более торжественной и приятной.

Соломон Оппенгеймер в двухсветной зале не присутствовал. Он ждал Христофора Бенкендорфа в маленькой комнатке дворцовой конторы. Ему предстояло передать финансовые обязательства в Вену, где путешественников с нетерпением ждал император Иосиф II.

День клонился к вечеру, и великая княгиня нуждалась в кратком отдыхе. Он пролетел мгновенно в суете и заботах о туалете. Но все-таки великая княгиня с Тилли успели обменяться впечатлениями.

— Я пережила незабываемые минуты, — призналась великая княгиня, — но боюсь, как бы нам это не вышло боком.

Последнее непереводимое выражение великая княгиня произнесла по-русски.

Тилли не поняла.

— Ну, не повредило бы нам в Петербурге. Здесь много соглядатаев. Да и Салтыков, я уверена, регулярно шлет туда отчеты.

— Сила, — отозвалась Тилли, — никогда не может повредить. А твой супруг очень силен, если привлек симпатии фельдмаршала. Таврический набоб не оказал бы ему такой чести.