Осада церкви Святого Спаса - Горан Петрович Страница 33

Оба силуэта легко разошлись с остальными прохожими и углубились в еще более удаленные и узкие улицы, где противоположные дома стоят так близко, что соседи через окно помогают друг другу надевать хламиды. Когда немудреный головной убор стал все чаще и чаще падать с головы первого человека к его ногам, вынуждая его то и дело останавливаться, второй догнал подвыпившего беднягу и неожиданно взмахнул коротким кинжалом. На миг возникнув из темноты, острая сталь тут же исчезла между ребрами жертвы. Струей ударила кровь. Крупное тело рухнуло в одну сторону, в другую покатился предсмертный хрип.

Убийца втянул голову в плечи. В конце улицы кто-то собирался лечь спать и через окно вытряхивал из постельного белья крошки горевшего в доме света. Искры осветили ужасающую сцену. Венецианский дипломат Якопо Гомберто, постоянный представитель Республики Св. Марка в Константинополе, рвал на груди городского кузнеца, некоего Калиника, его бедную одежду. Высокородному господину не пришлось долго искать то, что его интересовало. У жертвы посреди груди было киноварью вытатуировано число – семь сотен пятьдесят восемь. Венецианец обтер нож облегченным вздохом. Потом снова закутался в темноту и своей вдвойне тихой походкой разбойника и благородного человека, перепрыгивая через крошки света, исчез в конце улицы.

V

Галеры пристали к пристани, а дромоны на дно

Погода благоприятствовала крестоносцам. Из солнечной корзины ни разу не просыпался куколь, и с палубами, покрытыми здоровым солнечным зерном, 24 июня к Царьграду подошли первые галеры. Поверив развернутым знаменам со знаком Христова креста и считая, что перед ними торговые суда, которые везут из Средиземного моря в холодные просторы Киевского княжества рыжеволосых сирен, великий дюк императорского флота допустил ошибку, позволив захватчикам бросить якоря своих желаний слишком близко от берега. В конце концов, отгонял дукс собственные усиливающиеся подозрения (ибо тем временем подплывали все новые и новые суда): даже если у прибывших злые намерения, вход в залив Золотой Рог защищает мощная цепь, которая не один десяток раз спасла Царьград, отгородив его от зла. Из-за больших расходов и наследственной морской болезни несколько последних василевсов не обращало внимания на поддержание боеспособности ромейского флота, и было принято решение полностью положиться на надежность этой цепи. Каждое из ее звеньев было выковано разными кузнецами, номер каждого звена был вытатуирован на груди того кузнеца, который его изготовил, и каждый отвечал за свою работу собственной жизнью. Кроме того, некоторые византийцы, более других склонные к гордыне, неосмотрительно веровали в то, что этой нерасторжимой цепью к их городу навсегда прикованы везенье и удача.

Тем же утром, когда венецианец Якопо Гомберто нанес визит своему государю, находившемуся на командной галере, крестоносцы в мгновение ока заняли Галату, а в трюме, где содержались соколы, проклюнулось первое яйцо с крупным птенцом грязно-белого коршуна. Короткий разговор с посланником Гомберто окончился приказом слепого дожа:

– Расположите галеры в форме клюва только что вылупившегося коршуна!

Цепь, преграждавшая вход в залив, лопнула точно на семь сотен пятьдесят восьмом звене. Два края суши разомкнулись и беспомощно пропустили врага.

Разразившийся затем неравный морской бой закончился потоплением всех двадцати византийских дромонов. И пока императорские суда вставали на вечную стоянку на дно Золотого Рога, высаживая свои погибшие команды среди кораллов, морских губок, актиний и пучков морской травы, начался второй штурм, теперь уже на суше. А еще за целый час до того, как пала оборона городских стен, достоинство самозваного василевса Алексея III уже тащилось по одной из пыльных ослиных троп в глубину страны.

Престол вернулся к кира Исааку II Ангелу, но он, находясь в заключении у собственного брата, потерял рассудок, так что корона соправителя, как тот и надеялся, досталась его сыну Алексею. Крестоносцы и венецианцы встали лагерем у подножья царьградских стен, ожидая, когда молодой император начнет выполнять обещания, которыми были до краев наполнены восемнадцать бочек.

VI

Восемнадцать бочек сыворотки

Период времени, необходимый для того, чтобы слова, створожившись, отвердели в дела, различен в разных концах света. Где-то это происходит сразу, как только слова произнесены, где-то проходит до тридцати дней, но нигде нет такого, чтобы приходилось ждать более четырех месяцев. А именно столько ждали крестоносцы и венецианцы, когда новый василевс Алексей IV Ангел начнет выполнять свои обещания. Время они дробили, развлекаясь разными дерзостями, например, посылали своих стервятников кружить над осажденным городом, заглядывать в окна гинекея и впитывать своими способными к сглазу глазами красоту молодых женщин и разные другие сокровища. Между тем выяснилось, что не скоро дело делается, в частности, это касалось и обещания относительно унии ромейского и латинского вероисповедания. Все сословия: и народ, и священники, и аристократия, несмотря на свои былые раздоры, в равной степени решительно сопротивлялись этому. Как в столице, так и во всех фемах Византии. Тихий бунт прорастал даже в самых отдаленных провинциях, настолько далеко далеких, что только посвященным логофетам было известно, действительно ли они существуют.

Таким образом, наследник пурпурного престола оказался зажат между кольцом требований, сжимавшихся вокруг Царьграда, и закипавшей враждебностью подданных, причем не только по отношению к латинянам, но и к нему самому (в нем видели защитника интересов алчных сынов Запада). Жидкобородый василевс походил на казенную тростниковую ручку, которой в канцелярии каждый день пользуется новый дьячок, так что в конце концов она становится годна только на то, чтобы ставить кляксы. Он вдруг решил обратиться к народу, обвиняя крестоносцев и венецианцев в введении новых денежных налогов и в грубых попытках присоединить вселенскую патриархию к римской курии. Услышав о таком повороте дел, слепой дож Энрико Дандоло тут же, прямо с борта своего судна, стоящего в заливе, отправил послание.

– Жалкий сопляк! Я тебя из грязи вытащил! И вот благодарность!

– Где привилегии для Республики?! Где золотые безанты для крестоносцев?! А плащ?! Где мой плащ из перьев?!

– Жалкий сопляк, если ты не выполнишь своих обещаний, я сам тебя в грязь втопчу! И ты там подохнешь!

Целых три венецианских гонца по очереди читали это письмо. Сила гнева дожа была слишком велика не только для одного, но и для двух человек, и не подели они ее на три части, не исключено, что кто-то из них мог бы насмерть задохнуться.

Задрожав от угроз своего недавнего, и в военном отношении гораздо более сильного, союзника, Алексей IV опять передумал и снова попытался следовать его воле. Но в городе началось восстание. Улицы Мезе, Феодосиев и Константинов форумы и даже Августеум заполнила озлобленная чернь. Военачальник по имени Мурцуфло повел отряды наемников к старому императорскому дворцу. Окулусы на его окнах были уже разбиты выкриками:

– Подлец!

– Ничтожество!

– Подпевала!