Император. Гибель царей - Конн Иггульден Страница 33

Глаза Брута подметили каждую черточку в облике этой женщины, и он почувствовал боль в груди — в лице ее угадывалось его отражение.

— Ты меня не знаешь, — ровным голосом произнес он.

— Да что ты говоришь? — с издевкой заметила Сервилия, подходя ближе. — Ты ворвался в мой дом, размахиваешь оружием… Тебя следует высечь, и не надейся, что столь жалкий чин спасет от наказания.

Брут подумал, что она прекрасно выглядит. Такое смелое поведение у женщин он видел только раз, в храме Весты. Девственные весталки вели себя совершенно свободно, а по отношению к мужчинам даже вызывающе. Они знали, что смерть грозит любому наглецу, который осмелится хотя бы прикоснуться к их одежде.

Брут смотрел на мать и сознавал, что в нем просыпаются отнюдь не сыновние чувства. Кровь прилила к щекам; Сервилия заметила это и понимающе улыбнулась, показав ослепительно белые зубы.

— Я думал, ты выглядишь старше, — пробормотал Брут.

В глазах женщины появилось раздражение.

— Я выгляжу на свои годы. Ты все еще не сказал, как тебя зовут.

Брут спрятал меч в ножны. Еще вчера он мечтал прийти к матери и назвать себя, увидеть ее растерянность, расширенные от потрясения глаза, беспомощно обвисшие руки. Ему хотелось, чтобы мать восхитилась его достижениями, ростом, силой и красотой. Все это бессмысленно. Он оказался хотя и в роскошном, но публичном доме. И его мать — шлюха. Некогда Брут краем уха слышал, как об этом говорил отец Юлия. Выходит, правда… Что ж, теперь ему безразлично, что она подумает о сыне.

— Меня зовут Марк. Я твой сын, — сказал он, пожав плечами.

Женщина замерла и стала похожа на одну из статуй, которые Брут видел в зале. Несколько долгих мгновений мать и сын смотрели друг на друга. Потом глаза Сервилии наполнились слезами, она швырнула лук на пол, повернулась, пробежала по коридору и с такой силой захлопнула за собой дверь, что стены задрожали.

Охранники, открыв рот, смотрели на Брута.

— Это правда, господин? — спросил старший. Брут кивнул, и охранник покачал головой. — Мы не знали.

— Я же вам не говорил. Слушай, я сейчас уйду. Никто не выстрелит мне в спину?

— Нет. Здесь всего двое стражей — я и этот парень. Обычно ей не требуется защита.

Брут повернулся, собираясь уйти, и охранник заговорил снова:

— Сулла вычеркнул наш легион из списков сената. Нам пришлось соглашаться на любую работу.

Посмотрев на него, молодой центурион сказал:

— Я теперь знаю, где вас найти. Если вы мне понадобитесь, за вами придут.

Отставной солдат протянул руку, и Брут пожал ее так, как это делают легионеры.

Покидая особняк, он снова прошел через залу с бассейном и обрадовался, увидев, что она пуста. Брут задержался, чтобы забрать шлем и плеснуть воды на лицо и шею. Но это почти не помогло — на душе было гадко, отчаянно хотелось побыть в одиночестве и обдумать все, что случилось с ним в доме матери. Мысль о том, что придется пройти через переполненный народом город, раздражала его, но надо было отправляться в поместье. Другого дома у Брута не было.

У ворот его догнала рабыня. Услышав быстрые шаги бегущего человека, он положил ладонь на рукоять меча и, повернувшись, увидел молодую невольницу. Тяжело дыша, она стояла перед центурионом, а Брут равнодушно наблюдал, как вздымается ее упругая грудь. Еще одна красотка. Видимо, в доме их полно.

— Госпожа сказала, чтобы ты вернулся сюда завтра утром. Она хочет видеть тебя.

Внезапно Брут почувствовал радость и облегчение, словно огромный камень свалился с плеч.

— Я приду, — ответил он.

Дорога тянулась вдоль берега моря, повторяя его контуры, и уже ясно было, что до следующей деревни они в этот день не дойдут.

Быстрее всего римляне продвигались вперед, когда шли по следам крупных животных, но зачастую они уводили от берега, а Юлий не хотел терять море из виду, чтобы не заблудиться в незнакомой местности. Когда отряду приходилось оставлять звериные тропы, начиналась тяжелая, изнурительная борьба с зарослями колючего кустарника. Переплетающиеся корявые ветви щетинились красными шипами — красными настолько, словно они уже попробовали человеческой крови. В воздухе висела мошкара, от которой не было спасения. С каждой потревоженной ветки слетала целая туча маленьких безжалостных кровопийц.

Пока солдаты готовили лагерь для ночевки, Юлий размышлял о римских поселениях на побережье Африки. Они изолированы друг от друга. Что это — часть некоего плана, целью которого является намеренное разобщение здешних обитателей, или же стремление обеспечить жизненное пространство для развития в будущем? Юлию хотелось думать, что сенат имел в виду именно последнее. Он знал, что солдаты готовы идти и ночью, стоило ему только приказать. Но офицеры с «Ястреба» в условиях Африки не обладали выносливостью уроженцев здешних мест. В воздухе разносились крики и визг неизвестных римлянам животных; офицеры вскакивали, руки их тянулись к мечам, а рекруты спокойно спали, как ни в чем не бывало.

Юлий приказал Пелите назначить часовых, подбирая пары из новобранцев и тех, кто пережил плен у пиратов. Он прекрасно понимал, что долгий путь по чужой для римлян земле дает рекрутам возможность дезертировать. Оружия не хватало, и в течение дня новобранцы несли только поклажу, включавшую продукты питания, воду и ручную кладь, но часовым на стоянках выдавались мечи. Пару раз Цезарь замечал, как рекруты с горящими глазами рассматривали клинки, оказавшиеся у них в руках. Наверное, так скупец смотрит на нечаянно попавшее к нему сокровище, подумал тогда Юлий. Хотелось думать, что молодые сердца объяты трепетом перед славой предков, а не желанием стянуть дорогую вещь и убежать.

Организация питания оказалась делом непростым. Офицеры с «Ястреба» не могли допустить, чтобы съестное для них добывали подчиненные. Это стало бы нарушением в системе подчинения, которую установил Юлий. Он был убежден: тот, кто дает пищу, является хозяином, и чины здесь ни при чем. Сия простая истина старше самого Рима.

Юлий благодарил богов за то, что в отряде был Пелита. Он выслеживал и ловил мелких животных с такой сноровкой, словно охотился в лесах родной Италии, а не на чужбине. Даже рекруты удивились, когда Пелита, отлучившись на несколько часов, вернулся с хорошей добычей — четырьмя зайцами. Каждый вечер требовалось накормить пятнадцать здоровых мужчин, поэтому успех охоты становился жизненно важным вопросом. Благодаря Пелите не было деления на тех, кто может добыть пропитание, и тех, кто вынужден ждать, когда их накормят.

Юлий наблюдал, как его друг обрезает пласты мяса с боков пойманного сегодня молодого поросенка. Пелита метко бросил камень, когда поросенок выскочил из кустов на тропу, собираясь пуститься наутек, и перебил животному ноги. Матери-свиньи они не видели, хотя из кустов доносились визг и призывное хрюканье. Юлий надеялся, что она подойдет ближе, тогда римлян ждал бы настоящий пир, а не кусок мяса на человека. На офицерах с «Ястреба» не было ни жиринки, и еще не скоро они оправятся от лишений плена и наберут вес… Он знал, что и сам выглядит не лучшим образом. В зеркало Юлий не смотрелся очень давно. Интересно, насколько изменилось его лицо? В худшую сторону или в лучшую? Обрадуется ли Корнелия, когда снова увидит мужа, или будет поражена мрачным взглядом и явными признаками пережитого заточения?