Угрюмое гостеприимство Петербурга - Степан Суздальцев Страница 33

Если бы ее спросили, о чем она говорила с молодым графом, она не смогла бы дать точного ответа, да это и не было для нее важно: ведь куда важнее было то, что она чувствовала, когда Дмитрий был рядом, то, как он смотрел на нее, то, как в унисон бились их молодые трепетные сердца.

Но Дмитрий был не единственным частым гостем в доме Ланевских. Константин Болдинский не переставал делать визиты, что сильно смущало Софью, которая чувствовала свою вину. Это тяготило ее, и всякий раз, когда гости уходили, она бежала на исповедь к отцу Кириллу.

Теперь, когда Дмитрий вернулся, она поняла, что любит его, только его одного, что лишь короткими встречами с ним она живет и ей не нужно более ничего и никого.

Константин, обрадованный скоропостижным желанием Воронцова отправиться в армию, поначалу это не замечал, однако чем больше он находился в обществе Софьи и Дмитрия, тем яснее чувствовал себя лишним в их обществе. А им… им никого больше не надо было, они наслаждались друг другом, и это нельзя было не заметить. Константин наконец осознал, что грядущий отъезд Дмитрия только усилил чувства Софьи, которая теперь боялась его потерять. Он понимал, что безразличен женщине, которой отдал все свои чувства, что в ее сердце нет места для него.

Дмитрий же, который собирался покинуть столицу и не испытывал по этому поводу никаких сожалений, добивался лишь одного: сердца княжны Ланевской. Для него это была игра, спорт: как за три недели завоевать сердце женщины — и больше ничего. Он был двадцатилетним повесой и отнюдь не собирался жениться в ближайшие десять лет. Он видел, что княжна поддается, что холодность в ее сердце уступает место жаркому пламени, и он теперь стремился лишь урвать с ее уст трофейный поцелуй.

Это произошло в воскресенье, 24 сентября.

Мундир Дмитрия был готов, и он как раз стоял перед зеркалом, поглаживая усы, которые перестал брить после бала у Шаховского. Завтра в полдень ему предстояло уехать в Сувалки.

Вдруг в комнату вошел Аркадий и доложил, что в гостиной его дожидается Константин Болдинский. Дмитрий вскинул брови, удивленный странным визитом, оправил мундир и с самым надменным видом устремился в гостиную.

Когда он вошел, Константин мерил шагами комнату.

— Не ждал тебя. Здравствуй! — произнес Дмитрий звучным раскатистым голосом, который начал тренировать тому три недели назад.

Константин поднял взгляд от ковра и смущенно посмотрел на хозяина.

— Здравствуй, — произнес он сдавленным голосом.

— С чем пожаловал? — осведомился Дмитрий, по-гусарски вздергивая ус.

— Я пришел говорить о Софье, — сконфуженно ответил Болдинский.

— Так.

— Ты знаешь о моих чувствах к ней, — начал Константин. — Я люблю ее. Я безуспешно добивался ее сердца, когда тебя не было, и питал надежду, что когда-нибудь она мне ответит взаимностью. Но ты вернулся, и она… она полюбила тебя.

— Нет, Костя, это не так, — закачал головой Дмитрий с тем лишь, чтобы Константин начал увереннее утверждать обратное и полностью признал свое поражение.

— Если бы у меня была хоть какая-то надежда, что это не так, я бы не стоял теперь здесь, — возразил Болдинский. — Но она смотрит на тебя теплым любящим взглядом. Когда ты рядом, она всегда счастлива, она всегда улыбается. Помнится, давеча я пытался поговорить с ней наедине.

— И что же? — грозно спросил Воронцов.

— Она была холодна. Ей было скучно. Но стоило мне заговорить о тебе, как она оживилась, — Константин отвернулся, — и тогда я понял, что ее сердце навсегда принадлежит тебе. — Он сделал пару шагов от Дмитрия, а потом обернулся к нему и произнес: — Я люблю ее и никогда не посмею вставать на пути ее счастья. Я пришел к тебе с тем, чтобы сказать, что я больше не буду донимать Софью Михайловну своими назойливыми визитами. Я пришел пожелать вам счастья. Так забудем былую вражду. — И он протянул Дмитрию руку, сделав шаг вперед.

Воронцов ликовал. Наконец-то! Он завоевал сердце княжны. И даже его соперник признает поражение и молит его о снисхождении. Дмитрий оставался стоять на месте. Он неожиданно осознал, что теперь, когда Константин выбросил белый флаг, он, граф Воронцов, по законам чести обязан просить руки Софьи. Но это никак не входило в его планы. Он всего лишь корнет, ему всего двадцать лет — ему еще рано жениться. Да он и не любит Софью. Внезапно ему стало страшно.

— Костя, видишь ли, — начал он своим обычным тоном, — завтра я отправляюсь в армию. Я буду служить в Павлоградском полку. Я не могу сейчас делать Софье предложение, жениться на ней. Я должен уехать, надолго уехать.

— Но как же она? — в удивлении спросил Константин.

— Она молода и еще найдет себе достойного мужа.

— Но она любит тебя! — воскликнул в негодовании Болдинский.

— Но я же сказал: мне сейчас никак невозможно жениться. Костя, ты любишь ее?

— Конечно, но…

— Вот ты и женись на ней! — радостно решил все проблемы Дмитрий. — Я уеду, месяц-два она погорюет, уронит несколько слез, а затем обо мне забудет. И тогда ты сможешь жениться на ней. Я больше не встану у тебя на пути.

— Скажи, но зачем ты так добивался ее, если не собирался на ней жениться?

— Костя, это была игра…

— Что?! — гневно произнес Болдинский.

— Я поступил дурно, теперь я понимаю это, — стал оправдываться Дмитрий. — Я добивался ее сердца из праздного интереса — чтобы удаль не потерять. Теперь я осознал, что был немного не прав. Я думал, я уеду, и все решится само собой.

— Ты мерзавец, Дмитрий Григорьевич Воронцов, — яростно произнес Болдинский.

— Согласен: жалкий мерзавец, — подтвердил Дмитрий.

— Ты очаровал сердце молодой девушки, она полюбила тебя, ты вскружил ей голову и заставил думать, что ты единственный мужчина на земле. И все это — чтобы тонус не потерять?! — Болдинский был в таком бешенстве, что Дмитрий невольно попятился.

— Костя, прости меня…

— Ты оскорбил Софью, — яростно сказал Константин, — и это оскорбление можно смыть только кровью. Граф Воронцов, я вызываю вас на дуэль.

Константин снял с руки перчатку и бросил ее в лицо Дмитрию.

— Мои секунданты свяжутся с вашими, если вы соизволите назвать их имена.

— Костя, но это невозможно, — залепетал Дмитрий, — я завтра уезжаю в Сувалки.

— Стало быть, будем стреляться завтра на рас свете.

— Костя, одумайся, это безумие.

— Безумие — шутить с чувствами молодой девушки, — холодно ответил Болдинский. — А это называется честь. Можете не извиняться, граф. Ваши извинения все равно не будут приняты.

Он направился к выходу и уже у самых дверей произнес:

— Мой брат заедет сегодня к вам обсудить подробности дуэли, если вы не сообщите ему имя своего секунданта.