Наследники исполина - Ольга Игоревна Елисеева Страница 33

В темной, без свечей, спальне сидел Орлов. Като не ждала его сегодня.

— Чай в полках радуются? Празднуют государев указ? — Устало спросила она. — А ты ушел? Голуба моя, один ты мне — утешение.

— Чего радоваться-то? — Искренне удивился Гришан. — Эта грамотка не про нас писана. Большим господам, может, и привалило счастья: хочешь по коллегиям трись, а не хочешь, поезжай домой, залезай на печь и хлебай киселя. А кому некуда ехать? Или такая деревня, что с нее не разживешься? Мы тут лямку тянем не за государево спасибо, кормиться как-то надо.

Екатерина с изумлением смотрела на любовника. Оказывается, даже этот очень смышленый и толковый человек слабо соображает, что ему подарили. И не только он. Гвардейцы угрюмо латали изношенные камзолы, проклиная тех, кто и так жил богато, а с сегодняшним указом и вовсе заживет.

— Гриша, но ведь воля… — Тихо начала Като.

— На что мне эта воля? С кашей ее есть? — Рассердился Орлов. — Все равно не служить не могу — сдохну. Нас пять хозяев на две деревни. — Он окинул Екатерину злым взглядом. — То-то я и смотрю у тебя сегодня рожа похоронная. Испугалась, что все сейчас ироду твоему поползут руки целовать? Лучше б денег дал…

— Подожди, — вспомнила Екатерина. Она вышла в другую комнату. Там щелкнула дверца хитро открывавшегося секретера. Через несколько минут женщина вернулась, неся очередной кожаный мешок, и с натугой поставила его на стол.

— Вот это ты молодец, — кивнул Орлов. — Вот это утешение служивых. Плюнь, не тужи, — он обнял ее сзади. — Что им тот указ? На него хлеба не купишь. Им твое материнское благословение, — Гришан похлопал рукой по мешку, — дороже всех указов вместе взятых.

«Что за народ! — подумала Екатерина. — Продажность невероятная. Им волю дают, а они все одно: жрать хотим!»

* * *

Потемкин мрачно разглядывал свой мундир. Ему должны были пойти аксельбанты. Вчера принц Георг сказал, что добился для адъютанта офицерского чина.

— Поручик, не Бог весть что, — разглагольствовал голштинец. — Но вы должны понимать, Грегор, — принц называл его на немецкий манер, — насколько сейчас это трудно. Мой племянник жалует только выходцев из голштинской роты…

Этого и следовало ожидать. Государь продвигал своих. Он побаивался и не доверял русским. Но немцев на всю страну не напасешься. Даже на весь двор. Странно, но такое поведение не одобряли и ближайшие родственники царя. Вот и сейчас принц Георг говорил, явно смущаясь поступков Петра.

Как вышло, что наполовину русский государь хуже относился к соотечественникам, чем его дядя — голштинец с ног до головы — или, скажем, силезец врач Крузе, или потемкинские же приятели барон Розен и Остен-Сакен из Семеновского? Еще вчера пили вместе, а сегодня… новый император проложил между ними ясную черты. Ганс — не заходи в «Тычок». Иван — вали из дворцового караула.

— Я очень благодарен, Георг Карлович, — мягко произнес Потемкин. — Но, может быть, не стоило хлопотать? Лишний раз вызывать гнев государя?

— Поймите, Грегор, — принц с остервенением боднул головой воздух, — мне крайне неудобно за все, что сейчас происходит. В моем полку в том числе! — Он с силой захлопнул красную кожаную папку и в упор посмотрел на адъютанта. — Вы понимаете, чем все это может кончиться? Если государь заденет права императрицы, моей племянницы? Ведь за нее весь город. Все полки. И не в ней дело! Ее высылка или арест послужат только поводом ко всеобщему возмущению…

Принц осекся.

— Прошу вас, Грегор, это между нами. Положение очень серьезно.

Потемкин промолчал. Ему ли не знать о положении в полках. Город давно копил злобу и уже почти перестал ее скрывать. Чего опасался Георг? Уж, конечно, не возвращения в Германию. Гриц раз десять слышал, как шеф проклинал себя за приезд в Петербург. Потери денег? Да, пожалуй. Но сейчас даже не в них дело. Принц боялся немецких погромов. И, положа руку на сердце, имел для страха все основания. Молодой император своим неуемным пруссачеством сумел так взвинтить столичный гарнизон и даже простых жителей, что если пойдет дело…

Неужели без погромов не обойдется? Потемкин прекрасно понимал, что среди офицеров не так уж и много тех, кто решится в случае чего унимать расходившуюся солдатню. А он сам? «Всей душой сочувствовать перевороту и стать его первой жертвой — очень в моем вкусе». В пылу грабежа, уже преступив присягу, снесут голову — не посмотрят на звание. К чему тогда аксельбанты?

Гриц поморщился. И как его занесло в заговор? Добро Орловы, добро остальная гвардейская голытьба. Но он-то? Начальство к нему благоволит, карьерный рост на лицо. Обзавелся новыми связями, даже деньги стали водиться. Живи — радуйся.

Потемкин был уверен, что, если немного постарается, сумеет врасти в новое царствование. Слегка онемечиться, благо язык позволяет, войти в милость к новому государю. Кому, кому, а ему от Бога дано движение на верх. Но нет! Затесался в заговор и старательно трудится себе же на погибель. Даже если они выиграют, как еще сложится его жизнь? От добра добра не ищут. Имея синицу в руке…

Потемкин опустил щетку, которой чистил мундир, и чуть не заплакал. Погнался за журавлем! Надо было думать об имениях, о матери, о приданом для пяти сестер… А, пропади все пропадом! Зачем ему жизнь, в которой нет Като? Даже издалека, на белом коне. Или как сейчас — черной тенью в соборе.

Если Екатерину постригут в монастырь, он отправится ее спасать. Если вышлют в Германию, он нарушит присягу и сбежит офицером-наемником в любую из европейских армий, благо война все еще идет. Лишь бы быть рядом с ней. Ну не рядом, так хоть поблизости. Она его мать, она его сестра, она его Родина.

При этом чувство горечи не покидало юношу. Он все больше ревновал к Орлову, но не мог порвать с братьями, которых искренне любил.

* * *

С тех пор, как Алексей взялся за ум, в доме на Малой Морской стали появляться книги. Вольтер, Локк, Беккарий… Старинушка только радовался: хоть один из братьев выбьется в люди.

— Папенька был новгородским губернатором, — пояснял он Грицу. — И весьма об нашем образовании пекся, пока был жив. Мы, трое старших, я да Гришка с Алешкой, еще успели Сухопутный корпус кончить. А вот младшие — Федя и Володя, — он махнул рукой. — Денег нет да и протекции тоже. Спасибо, Федьку в полк пристроил. Да ведь тоже не в первые, в Измайловский. Много у отца было товарищей, однако теперь не видать покровительства.

Иван тяжело повздыхал и побрел на кухню.

— Сдает Старинушка, — бросил Алексей.

И правда, старший из Орлов и выглядел, и вел себя едва ли не как 40-летний видавший виды служака, тем временем как его братья… Да что там говорить — мальчишки. Рано приняв ответственность за дом и за младших, Иван как-то осел под тяжестью дел, и не отгуляв еще своей молодости, словно доживал век, стараясь все предусмотреть, все продумать за пятерых. От постоянного барахтанья в житейских мелочных он начал воспринимать окружающее с грустной понимающей усмешкой, чуть меланхолично и без особых надежд на будущее. Но лямку долга перед братьями тянул, хотя и покряхтывал.