Бывшие люди. Последние дни русской аристократии - Смит Дуглас Страница 32

Весной 1919 года колчаковской армии сопутствовал большой успех. В апреле войска численностью сто десять тысяч человек (самая большая из антибольшевистских армий) продвинулись далеко за Урал в оренбургские степи, заставив отступить 5-ю и 6-ю армии красных и овладев территорией более полумиллиона квадратных километров. Передовые отряды были в восьмидесяти километрах от Казани, готовые соединиться с союзниками с севера. Однако это была высшая точка колчаковского наступления. Одной из слабостей Колчака, как и Деникина, было то, что они вели войну против большевиков, не имея ясной политической программы. Пытаясь выступать представителями всех антибольшевистских сил, Колчак и другие лидеры Белого движения в конечном счете не представляли ни одной, что и сыграло решающую роль. Колчак столкнулся с волнениями на занятых им территориях и даже в собственной столице Омске, которые жестоко подавлял. В тылу, между Омском и Байкалом, армию Колчака постоянно атаковали партизаны.

Когда военное счастье изменило белым, семья вынуждена была подумать о переезде. Любовь с детьми и несколькими слугами, вместе с Лопухиными, села в поезд, идущий в Омск. Там они пробыли недолго и в переполненном поезде отправились в Канск, на 1700 километров восточнее. Вера в Колчака и его правительство стремительно падала, армия начала распадаться. Барон Будберг, служивший в колчаковском военном министерстве, жаловался на царившие там некомпетентность, неорганизованность, воровство и коррупцию. В конце августа красные войска перешли Урал и вновь овладели Екатеринбургом и Челябинском, а в конце октября продвинулись почти до Омска.

Александр оставался в Тюмени, занимаясь эвакуацией военного госпиталя ввиду приближения красных. Санитары укладывали раненых в товарные вагоны, где не было ничего, кроме соломы, и отправляли их в Красноярск. Путь занимал три недели, тряска и грохот вагонов доставляли раненым большие мучения. Как только они разместили раненых в Красноярске, Александр съездил ненадолго в Канск к семье. Далее он работал в Омске, в госпиталях, переполненных тифозными больными, где оставался до ноября, когда вновь началась эвакуация. Люди в панике покидали город. Когда все больные и раненые были благополучно вывезены, Александр вместе с частью сотрудников выехал из города на санях, прежде чем части 5-й армии Тухачевского показались на горизонте. Замерзая в открытых санях, люди шли пешком в надежде согреться, ночуя под открытым небом у костра. Наконец через три недели они добрались до Ново-Николаевска (ныне Новосибирск), найдя город опустевшим ввиду наступления красных. (14 декабря 1919 года город оказался в руках 5-й армии вместе с 31 тысячей белых, 190 эшелонами военного снаряжения и 30 тысячами трупов умерших от тифа.) К этому моменту колчаковская армия превратилась в толпу одичавших, отчаявшихся людей. Солдаты и казаки грабили деревни, через которые проходили, и офицеры ничего не могли с этим поделать. В Мариинске солдаты захватили винокуренный завод и опустошили его подчистую. Крики и стрельба раздавались всю ночь напролет, а утром на улицах валялось множество солдат, замерзших насмерть.

Любовь с остальным семейством переехала в Красноярск, и старшие дети смогли пойти в школу. К зиме положение ухудшилось, в начале декабря люди начали уезжать из города. Любовь не знала, как быть. От Александра не было никаких известий, Николай с семьей уже уехал. Они примкнули к Евгении Писаревой и прочим, с кем покидали два года назад Москву; с ними был и Пьер Жильяр, учивший царских детей французскому языку.

Любовь не сразу решилась уехать без мужа, но в конце концов бежала с детьми и она. В ночь на 7 января в Красноярск вошла 5-я армия РККА, взяв более шестидесяти тысяч пленных. Гражданское железнодорожное сообщение в Сибири было остановлено, шли только военные эшелоны.

Товарный вагон стал домом для многих русских, которых Гражданская война застигла в Сибири. Ко времени выезда из Красноярска в конце 1919 года Голицыны и Лопухины жили в таких вагонах многие месяцы. Они предпочитали товарные вагоны немногим оставшимся пассажирским, которые кишели тифозными вшами. В вагон помещалось до шестидесяти человек, с багажом – тридцать. В этих ужасных обстоятельствах обитатели создавали вполне дружеский мирок с особым порядком и духом. С помощью ковров и шалей они устраивали маленькие уютные «гнездышки» на скамьях и нарах по бокам вагона. Беженцы, располагавшие бóльшим пространством, устраивали настоящие гостиные с мягкой мебелью, устилая стены и полы коврами, и с керосиновыми лампами вместо абажуров.

В вагонах было тесно, люди приучались держать руки прижатыми к телу и делать мелкие движения, чтобы не вторгаться в чужое личное пространство. Служанка Голицыных Лиза соорудила из простыней занавески, чтобы без помех переодеваться и мыться в маленькой ванне. Поскольку в вагонах не топили, посредине ставили маленькую «буржуйку», труба которой выводилась через потолок или окно. Близ печи было нестерпимо жарко, а по углам и на верхних полках, где спали дети, царил ледяной холод. Самые холодные места были рядом с заиндевевшими окнами. Стены утепляли меховыми шубами, но дети просыпались по утрам под заиндевевшими шерстяными одеялами. Кто-то постоянно дежурил у печи, и, если печка гасла, гнев всего вагона обрушивался на нерадивого дежурного. Все важное происходило у печи, здесь готовили еду и мыли посуду, стирали одежду и мылись (насколько это было возможно), кололи дрова и дробили уголь. В воздухе постоянно висел дым, и лица пассажиров были черны от копоти.

На станциях двери запирали, чтобы в вагон не залезали новые пассажиры. Иногда двери отворяли, чтобы выменять еды. Рацион ограничивался сухарями с чаем и молоком, если его удавалось добыть у окрестных крестьян. Яйца, вареное мясо и картошка были роскошью. Однажды Любовь выменяла на одежду у деревенских дюжину уток и мороженую клюкву, которая показалась всем особенно вкусной. Лопухиным удалось раздобыть целую тушу теленка, которую поместили на крышу вагона, с успехом заменявшую холодильник. На остановках кто-нибудь забирался на крышу и отрубал несколько кусков мяса, чтобы сварить их. Зима была так холодна, что поезд при долгих остановках примерзал к рельсам, и требовалось немало времени, чтобы снова стронуть его с места. Из своего вагона Голицыны нередко наблюдали двигавшиеся сквозь снега сани с беженцами, у которых видны были только обмороженные до черноты лица.

На остановках отправлялись на поиски дров, нередко разбирая ближние заборы. Если дрова подходили к концу, начиналась паника, и тогда на дрова кололи нары, устроенные вдоль стен. Время от времени кончалось топливо у паровоза, и тогда всем приходилось выходить из вагонов и брести в ближайший лес за дровами. Если ничего не находилось, поезд стоял неподвижно, пока не подходил следующий и не толкал его до ближайшей станции или пока его не захватывали противник или банды партизан.

Любовь вспоминала месяцы, проведенные в товарных поездах, как на редкость приятное время. «Кругом царил особый дух любви, – писала она, – и несколько отвлекал от действительности, как если бы она происходила в другой жизни». Хотя довольствоваться приходилось немногим, все были рады поделиться с другими, пожертвовать даже незнакомцу. «Иногда по вечерам, когда солнце садилось, находило восторженно поэтическое настроение. …Это было время всеобщей взаимной любви и предупредительности». Вскоре после выезда из Красноярска они остановились рядом с поездом, в котором ехали волонтеры «Юношеской христианской ассоциации» (в годы мировой войны помогавшей в уходе за ранеными, оказывавшей помощь беженцам и военнопленным. – Д. С.). Среди них был молодой американец, который подарил им небольшую рождественскую елочку, украшенную шоколадными палочками и сигаретами, и несколько банок мясных консервов, которые позволили Голицыным устроить настоящий рождественский пир.