Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся) - Евгений Рудашевский Страница 32

В одном из домов нам отворилась дверь. Здесь есть люди!

В комнате (жёлтая щель за дверью), из которой выглянул к нам смотритель храма, надеялись мы найти тепло, быть может – чай горячий. «You want some tea?» – тихий вопрос. «Yes», – тихий ответ. «Come!» – дверь отворилась шире, и жёлтая щель, растянувшись, показала детали стульев, кровати, красных тряпок.

В комнате сидели шестеро белокожих туристов – они опередили нас на полтора часа. Чайник пыхтел; мы сидели на кровати и наконец довольны были своей участью.

Отогревались здесь полчаса. Под конец узнали, что чай платный – 22 рубля (100 ланкийских рупий) за чашку. Отдали 176 рублей – за восемь чашек (понимали при этом, что без сомнений отдали бы в десять раз больше за такое горячее чудо).

Рассвет состоялся, но красоты не было, так как облако по-прежнему кувыркалось, выкручивалось по вершине. Ветер не ослаб, но теперь, после чая, холод казался умеренным. Приплясывая возле храмовой калитки, мы встречали новоподнимавшихся – нам вслед пришли пятеро туристов. Не ждали мы такой людности, но понимали, что в паломнический сезон здесь и вовсе толкотня случается.

Научились мы от ветра прятаться в небольшом скалистом переходе (здесь устроены две, судя по всему – хозяйственные, комнаты). Там же зябли поднявшиеся вместе с туристами горные собаки – худые до костей, с проплешинами, уродствами. Оля кормила их печеньями, кексами (до которых у нас не было аппетита).

Глаз Олин распух явственно; под ним синяк проступил.

Я был в бодрости, даром, что не спал уже сутки; палец не беспокоил; лишь горло от влажности холодной першило. Неприятностью было и то, что влажность эта объективы все облепила до неоттираемости.

В семь часов объявились из домика (прежде запертого) три монаха буддийских. Отправились они в храм для церемоний; я последовал за ними, но ужаснулся, когда объяснили мне, что к месту святому идти положено без обуви… Сколь беспредельной была радость шагать босиком по мокрому ледяному каменному полу на вершине цейлонской к храму горному – в дождь, ветер и слепоту, плотностью проглотившего нас облака устроенную. От ступней дрожь разошлась по всему телу целиком. Абсурдность происходившего веселила меня чрезвычайно, и улыбку сдерживать приходилось. Где я? Что я здесь делаю?

Монахи приветливыми оказались – не противились фотографиям и даже приняли меня в церемонию. Выдали мне цветочки ритуальные (лучше бы тапки меховые дали) и предложили совместную молитву. Моей мантрой был стук зубовный. Церемония продолжилась поклонением двери железной – за ней, в глубине двадцати метров хранился отпечаток ноги Будды – он оставил его перед отходом в Нирвану. (Люди небуддийской веры заявляют, что наследил здесь не то Саман, не то Адам, не то кто-то ещё; так или иначе, отпечаток закрыт плотно и не видел его никто многие годы – даже монахи мои к счастью лицезрения приобщены не были). Я тем временем фотографировал и старался приспустить штаны – чтобы хоть пятками наступить на брючину. Цветы, однако, возложил со всем, возможным сейчас, почтением. Далее монахи задумали громкие, протяжные мантры – их услышал я от калитки, к которой, по возложении цветов, поторопился на скрюченных стопах. Оля ждала меня с носками и сандалиями – они показались мне тёплыми и уютными чрезвычайно.

Выяснилось вскоре, что все три монаха учатся в РУДН [30] , на третьем курсе… Каждое лето они выезжали в места паломнические. У Оли нашлись с ними общие знакомые по филфаку. It’s a small world.

От монахов узнали мы, что к пику есть старый долгий путь. Узнали, что в ясности, которая бывает здесь нечасто, вид от храма чудесный – облака тянутся внизу, по склонам.

Ясности от дня сегодняшнего мы могли не дождаться; истомлённые холодом, в 7:30 начали спуск. Шли неспешно из-за растревоженных коленок.

Сейчас весь путь представал иным. Всё оказалось в красках, прежде всего – джунгли, расцвеченные жёлтыми, синими, оранжевыми, сизыми цветками, из которых знали мы только жёлтые – орхидеи. Сопровождать нас вышла одна из горных собак-попрошаек.

Столь тесные заросли устроились за перилами, что невозможно понять ни глубину их, ни даль; в сторону тут не удалось бы отойти даже на метр. И всё трещит там кто-то, щёлкает, свистит. В иных местах джунгли вступили на лестницу – нависшими ветками, корнями.

Деревья все по влажности постоянной мхом обросли (словно водорослями) – таким густым, что свешивается он с веток зелёными мочалами. От установленной в пути трансформаторной будки треск электрический разносится непрестанно.

День начался светлый, но видимость ещё долго была скудной – пока не спустились мы окончательно из облака.

Ступени все разной высоты и ширины, отчего не удаётся ритм подобрать удобный.

Если остановиться и расслабить ноги – они заходятся дрожью.

Рассматривали домики для паломников. На стене одного из них обнаружили надпись «За ВДВ».

Несколько раз смутили нас неожиданные тропки, в джунгли отходящие. Мы не знали их цели, но проверить сейчас не решались из-за усталости…

Дыхание ровное, но колючее. Ноги большие, густые. Вниз. Вниз…

В комнату нашу возвратились к 10:15. К пробуждению в 15:00 такое раздулось вокруг глаза Олиного, что опасаться нужно было инфекции опасной. Назначила себе Оля антибиотик широкого действия.

Многое случилось в эти недели; сейчас – только экватор путешествия, значит, не меньше случится в дни последующие. Усталости – ни физической, ни моральной – не знаю. Я ещё не насытился.