В Ставке Верховного Главнокомандующего - Василий Пронин Страница 32

Но, к сожалению, в окружении Государя всегда были беспринципные люди с ретроградными взглядами, которые, демонстрируя «беззаветную преданность» и «показной» патриотизм, сумели втереться в доверие Государя, не имевшего ясного критерия для их оценки, и эти люди, составлявшие фалангу «темных сил», вступали, из опасения за собственную шкуру, в ожесточенную подпольную борьбу с просвещенными государственными деятелями, призванными Государем к правлению, и разными интригами — нередко при посредстве Государыни, «не ведавшей что творит», — добивались их смены.

Свидетелем такого случая, где дело уже шло о спасении государства, автор настоящих воспоминаний был в Ставке осенью 1916 г.

* * *

Осенью этого года деятельность Штюрмера на посту председателя Совета Министров привела к такому обострению отношения между правительством и страной, а особенно Думой, что Государь принял решение его сменить, и он в начале ноября был вызван в Ставку, где получил от Государя повеление вернуться в Петроград и ожидать там своего заместителя.

Мы в Ставке об этом знали и с душевным трепетом следили за развитием этого правительственного кризиса, ибо оппозиционное настроение в стране достигло такого напряжения, что от выбора лица, имевшего заменить Штюрмера, могла зависеть сама судьба России.

И вот в Морском Штабе Верховного Главнокомандующего родилась мысль, с радостью поддержанная всеми благомыслящими людьми в Ставке, о кандидатуре морского министра адмирала И.К. Григоровича на пост председателя Совета Министров.

Нет сомнения, что в то тяжелое время не было более подходящего и соответствующего, чем он, государственного деятеля для успешного занятия столь ответственного поста.

Адмирал И.К. Григорович, будучи во всех отношениях рыцарски честным и высоко просвещенным человеком с широкими политическими взглядами, обладал исключительно выдающимися государственно-административными способностями; Государь относился к нему с большим доверием и благосклонностью, а вместе с тем он пользовался симпатиями и уважением Государственной Думы, и из всех, пользовавшихся тогда расположением Государя государственных деятелей, один лишь он был для Думы приемлем; а это было самое главное, ибо только этим можно было водворить спокойствие в стране и обеспечить ее доверие к правительству.

Мысль о кандидатуре адмирала И.К. Григоровича была передана флигель-адъютанту Саблину и начальнику походной канцелярии Нарышкину, которые, вполне с ней согласившись, взялись довести ее до сведения Государя.

Уже на следующий день утром мы узнали, что Государь отнесся к кандидатуре И.К. Григоровича весьма благоприятно и что он наверное получит назначение.

Как раз в этот день — то была пятница — я был на царском завтраке; во время «серкля» Государь подошел ко мне и спросил: «кажется, морской министр собирается ко мне с докладом в понедельник?» Сердце у меня замерло. Так как нам было известно, что министр приедет в Ставку именно в понедельник, я ответил Государю утвердительно и тут же прибавил, что если Государь пожелает его сейчас вызвать, то он может быть в Ставке и завтра утром. Государь на минуту задумался, а потом сказал: «нет, не надо его беспокоить, всё равно через два дня он будет здесь».

Но, на несчастье всех нас, этих двух дней оказалось достаточно, чтобы Государь изменил свое доброе намерение.

Немедленно после завтрака я доложил об этом разговоре адмиралу А.И. Русину, который приказал мне выехать в понедельник навстречу адмиралу И.К. Григоровичу, чтобы предупредить его об ожидаемом его высоком назначении. Это необходимо было потому, что адмирал, как и все министры, прямо с вокзала в Могилеве ехал на доклад к Государю.

В понедельник утром я выехал в автомобиле навстречу адмиралу и на станции Орша вошел в его салон-вагон.

Когда я доложил адмиралу, что его ожидает, он сначала очень взволновался, а потом глубоко и надолго задумался. Но, подъезжая к Могилеву, он перекрестился на висевший у него в углу салон-вагона образ и сел в ожидавший его придворный автомобиль, с решением принять на себя, во имя блага родины, тяжкое бремя этого назначения.

Обыкновенно после доклада Государь шел с министром прямо к завтраку. Мы все с нетерпением ждем его окончания; вот выходят из губернаторского дома приглашенные в этот день к завтраку, а адмирала нет между ними, проходит довольно много времени — его всё нет; мы радуемся, думая что Государь обсуждает с ним важные государственные вопросы, касающиеся его новой высокой должности.

Наконец, адмирал выходит и молча, задумчивый, направляется в кабинет адмирала Русина; придя туда, он с усталым жестом садится, и от него мы узнаем, что Государь был с ним необыкновенно любезен, внимательно расспрашивал его о разных второстепенных делах, рассказывал и показывал ему, как в Ставке живет с ним наследник, но ни словом не обмолвился о назначения его на пост председателя Совета Министров!

Впоследствии мы узнали, что за эти два дня Государь по прямому телефону, связывавшему Ставку с Царскосельским дворцом, сообщил императрице о своем намерении назначить адмирала И.К. Григоровича на пост председателя Совета Министров, но Государыня категорически этому воспротивилась, ссылаясь на то, что его якобы слишком либеральные взгляды, при его популярности в Думе, могут быть опасны для престола… и Государь, как всегда перед царицей, сдался.

Был назначен А.Ф. Трепов, который, продержавшись на посту несколько недель, был сменен ставленником императрицы, совершенно никчемным и неспособным князем Голицыным… и через месяц вспыхнула революция.

Нередко первоначальные намерения Государя, как из этого случая видно, были правильны, и будь у него хоть частица той твердости характера, которым обладал Петр Великий, решительно устранивший с пути свою сестру и родного сына, препятствовавших с их приспешниками его намерениям и начинаниям, — царствование императора Николая II не закончилось бы для него самого и для России так трагически.