Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны - Станислав Чернявский Страница 32

Личный состав генерального консульства в Роттердаме (2 сотрудника) работал самоотверженно.

Посланник в Нидерландах Александр Николаевич Свечин докладывал в Петроград: «Деятельность вверенной мне миссии и особенно нашего генерального консульства в Роттердаме в начале войны была сопряжена с большими затруднениями. Эти затруднения проистекали, с одной стороны, из финансового кризиса, охватившего голландский рынок, а с другой – из-за отсутствия средств, из коих мы могли бы почерпать необходимые суммы для оказания безотлагательно необходимой помощи русским подданным»¹¹².

А.Н. Свечин возглавлял российскую миссию в Нидерландах с 1912 г. Он начал свою дипломатическую службу в 1880 г. в посольстве в Италии, в 1882-м получил назначение вторым секретарем миссии в Швейцарии, а в 1885-м – посольства в Турции. В 1894-м – третий, в 1895-м – второй и в 1898-м – первый секретарь посольства во Франции. В 1902–1912 гг. – советник посольства в Константинополе.

Начало войны ознаменовалось в Нидерландах небывалой денежной паникой. Все биржи закрылись, банки прекратили выдавать суммы по аккредитивам и даже по текущим счетам. При расплате в магазинах принимались только металлические деньги, размен бумажных купюр был крайне затруднен. С учетом невозможности получения денег по аккредитивам и трудности размена любой иностранной валюты, поставившей даже состоятельных лиц в безвыходное положение, миссия и генеральное консульство приступили к выдаче ссуд и размену русских денег на голландскую валюту. Поскольку официальные инструкции из Петрограда о выделении дополнительных кредитов на оказание помощи беженцам задерживались, средства на эти цели решили временно взять из фонда заработной платы сотрудников. Это дало беженцам возможность приобрести билеты и располагать хотя бы минимальными средствами на пропитание.

Последующее выделение Центром кредитов миссии для оказания помощи соотечественникам и установление порядка ее выдачи заметно разрядили ситуацию.

После оккупации германскими войсками Бельгии, особенно после падения Антверпена и переезда союзных миссий из Брюсселя в Гавр, императорской миссии в Гааге пришлось оказывать посильную помощь многочисленным русским подданным, оставшимся в этой стране. Миссия стремилась облегчить тяжелое положение русской колонии в Льеже, состоявшей главным образом из учащихся местных учебных заведений. Этот город, оказавшийся отрезанным от внешнего мира, немцы подвергли суровой расправе. Вскоре после его оккупации свыше 400 русских подданных арестовали и впоследствии интернировали в Мюнстерлагере, Цельлагере и других пунктах в Германии. Положение 200 русских, оставшихся в Льеже на свободе, было также незавидным. Они постоянно находились под угрозой ареста, официально лишенные права легальным путем покинуть страну.

Консульским работникам в Роттердаме и Гааге впервые пришлось работать в авральном режиме с такой огромной массой разных по возрасту соотечественников, представителей практически всех имущественных категорий – от банкиров и депутатов Государственной думы до шахтеров и мелких торговцев. Свои наблюдения о поведении этих людей, их желании вернуться на родину (или отсутствии такового) они впоследствии изложили в консульских донесениях в Петроград.

К каким же выводам пришли дипломаты?

Во-первых, при формировании отбывающих в Россию групп миссия неожиданно столкнулась с тем, что около 100 беженцев, получивших ссуды, уклонились от поездки, пытаясь вернуться обратно в оккупированную немцами Бельгию. Многие из выехавших в Англию как в транзитную страну не вернулись в Россию, поступив в учебные заведения в Лондоне или найдя там работу.

Во-вторых, немало людей, главным образом мелких торговцев-евреев, неоднократно обращались за помощью, но не собирались ехать на родину и возвращать полученные деньги. Большинство из них давно порвало всякую связь с Россией и являлось лишь формально русскими подданными.

Поэтому миссии приходилось с особой осторожностью относиться к просьбам о пособиях и ссудах со стороны этой категории беженцев, большей частью вовсе не желавших возвращаться на родину. Тем не менее, и таким лицам пришлось выдать довольно много ссуд и пособий ввиду их бедственного положения. Всего со времени начала войны миссией и генеральным консульством в Нидерландах оказана помощь почти 1300 лицам, причем зарегистрированы лишь главы семейств, подчас и многочисленных.

Предоставление беженцам бесплатного проезда в Архангельск через Великобританию не облегчило положение дел в Роттердаме. Хотя генеральное консульство продолжали осаждать просьбами о пособиях или бесплатных билетах в Великобританию, нежелание возвращаться в Россию затрудняло деятельность консульских работников, требуя от них тщательной перепроверки данных о просителях, что в условиях военного времени было крайне затруднительно. А ведь главная задача дипломатов состояла в том, чтобы содействовать возвращению русских подданных в Россию, а не содержать их в Нидерландах.

В донесениях российских дипломатов в Петроград, наряду с отчетами о решении практических вопросов, связанных с оказанием помощи российским подданным, содержится немало достойных внимания наблюдений экономического характера. Отмечается, в частности, рост «контрабанды» заморских товаров и сырья в Германию. Так, к 1916 г. поставки из Голландии мяса увеличились в 4 раза, а сыра – в 5 раз по сравнению с довоенным временем. Немцы же расплачивались углем, на котором работала вся нидерландская промышленность.

Легальная и «контрабандная» торговля по обе стороны фронта дала огромную прибыль. Золотой запас страны

за годы мировой войны вырос в 4,5 раза. В 1915–1918 гг. в сейфы центрального банка Нидерландов попало свыше 400 т драгоценного металла, в основном из Германии. К концу войны стоимость золотого запаса Голландии почти в 2 раза превышала общую номинальную стоимость всех бумажных денег, обращавшихся как в метрополии, так и в колониях.

Оказание помощи российским подданным во Франции столкнулось с серьезными трудностями, связанными с большим количеством бельгийских беженцев (около 600 тыс. бельгийцев-валлонов), к которым вскоре присоединились и многочисленные французы (700 тыс.) из северных районов, оккупированных немцами. И это при том, что начало Первой мировой войны подавляющее число французов встретило с воодушевлением. Президент Франции Р. Пуанкаре так описывал эти дни: «Никогда во всей своей истории Франция не была столь прекрасной, как в эти часы, свидетелями которых нам дано было быть. Мобилизация, начавшаяся 2 августа, заканчивается уже сегодня, она прошла с такой дисциплиной, в таком порядке, с таким спокойствием, с таким подъемом, которые вызывают восхищение правительства и военных властей»¹¹³.

«Опытные гарсоны не успевали менять опорожнявшиеся бутылки шампанского, – докладывал русский военный атташе Алексей Алексеевич Игнатьев. – Денег никто не жалел. Некоторые из этих гарсонов, уже уходившие на фронт, принимали участие в общем празднике: гости подносили им полные стаканы искристого вина. Широчайшие окна витрин и двери были настежь открыты, и скоро ресторан слился с улицей. По ней проходили кучки молодежи. «На Берлин! На Берлин!» – подхватывали они в темп марша этот победный клич. Больно было это слышать. Были ли это люди только невежественны, или просто обмануты? А быть может, они были счастливее меня, не сознавая всей тяжести предстоящей борьбы?»¹¹⁴.