Молодая Екатерина - Ольга Игоревна Елисеева Страница 32

Другой вопрос, в котором не сходились мнения Екатерины и Штелина, – образование Петра. Супруга с немалым раздражением писала, что к прежним голштинским приближенным прибавили «для формы» несколько учителей: «одного Исаака Веселовского, для русского языка – он (Петр. – О.Е.) изредка приходил к нему вначале, а потом и вовсе не стал ходить; другого – профессора Штелина, который должен был обучать его математике и истории, а, в сущности, играл с ним и служил ему чуть ли не шутом. Самым усердным учителем был Ландэ, балетмейстер, учивший его танцам»¹⁹².

Уничижительная и намеренно утрированная характеристика. Усердие балетмейстера только оттеняет нерадение других педагогов. Между тем танцы – не самая важная дисциплина для наследника престола. Точно так же думал и Штелин: «К разным помешательствам в уроках молодого герцога с наступлением осени присоединились уроки танцевания французского танцмейстера Лоде. Сама императрица была отличная танцовщица из всего двора. Все старались хорошо танцевать, поэтому и принц должен был выправлять свои ноги, хотя он и не имел к тому охоты… Видеть развод солдат во время парада доставляло ему гораздо большее удовольствие, чем все балеты»¹⁹³.

Достойный профессор едва сдерживал раздражение: ведь балетмейстер отбирал драгоценное время от более серьезных занятий. Между тем танцы Петру были просто необходимы: на них угловатый, неуверенный подросток с резкими жестами учился двигаться, причем двигаться на публике, что для будущего монарха крайне важно. Только бал и парад избавляли человека того времени от стеснения и приучали не робеть при стечении зрителей. Так что Ландэ не зря ел хлеб.

Перейдем к русскому языку. Мы помним, как перед принятием православия жених помог Софии правильно выбрать лингвистический ориентир для подражания. Это свидетельствует об успехах великого князя. Петр был музыкальным мальчиком и легко уловил разницу в звучании одних и тех же слов на коренном русском и на малороссийском наречиях. Между тем Исаак Веселовский, брат видных петровских дипломатов Авраама и Федора, член коллегии иностранных дел, упомянут только в мемуарах Екатерины. Штелин, претендующий на постоянное пребывание при особе его высочества «все время, до и после обеда», не проронил о нем ни слова.

Профессор был убежден, что русскому его воспитанника учил Тодорский одновременно с основами православия. Он «занимался с ним еженедельно 4 раза по утрам русским языком и Законом Божиим. Когда молодой герцог уже выучил катехизис и пришло известие о смерти шведского короля, тогда стали спешить приготовлениями приобщению герцога православной церкви»¹⁹⁴. Вот здесь-то, согласно Штелину, и закончилось знакомство Петра с языком нового отечества. Немного, надо сказать. С февраля по ноябрь 1742 г. Дальнейшее должна была сделать языковая среда.

Однако на примере Екатерины видно, что императрица Елизавета с ее нарочитой, подчеркнутой «русфилией» вовсе не была настолько беспечна, чтобы пустить дело на самотек. Она дала великой княгине несколько горничных, говоривших только по-русски, чтобы «облегчить» изучение языка. Да и Ададуров не покинул царевну сразу после принятия православия. Неужели в отношении племянника августейшая тетка не проявила такой же заботы? Трудно поверить, что скромной невесте были даны два учителя – один для русского языка, другой для православных догматов, а наследник престола довольствовался одним. Вероятно, Веселовский сменил Тодорского, когда мальчик принял православие.

Сохранился лишь один текст, написанный великим князем на русском языке. Это ученическая работа, исполненная, мягко говоря, без блеска. Она не дает оснований утверждать, что «довольно скоро Петр Федорович овладел русским языком»¹⁹⁵. По прошествии года и трех месяцев после приезда в Россию он не мог строить самостоятельных фраз по-русски, но научился переводить с немецкого, подставляя слова. Сочинение «Краткие ведомости о путешествии Ея Императорского величества в Кронстадт. 1743. Месяца Майя»196 было сначала написано по-немецки, а затем переведено. Единичность этого опыта свидетельствует не в пользу регулярности занятий.

Екатерина полюбила говорить на языке своей новой родины, а Петр – нет. Не без ошибок, не без трудностей, она хотела упражняться и болтала с горничными. С годами ее словарь становился все богаче. Статс-секретарь императрицы А.М. Грибовский свидетельствовал, что по-русски государыня изъяснялась «весьма чисто», т. е. без акцента, и «любила употреблять простые и коренные слова, которых она знала множество»¹⁹⁷.

Ситуация с Петром была обратной. Обладая музыкальным слухом и «отличной до крайних мелочей»¹⁹⁸ памятью, что, несомненно, облегчает изучение языка, он просто не хотел говорить по-русски. Видимо, воспринимал уроки Тодорского – Веселовского как насилие над собой. И противопоставлял давлению упрямство. В результате, по свидетельству практически всех писавших о Петре очевидцев, он постоянно изъяснялся на немецком и к русскому прибегал крайне неохотно. Так, Никита Иванович Панин отмечал, что великий князь «по-русски говорил редко и весьма дурно»¹⁹⁹.

По словам Штелина, такая же картина сложилась с французским. Великий князь «никогда не говорил хорошо на этом языке и составлял свои слова»²⁰⁰. Подобное свидетельство кажется более чем странным на фоне сохранившихся собственноручных записок Петра по-французски. Даже делопроизводственную корреспонденцию с Тайным правительственным советом, руководившим от его имени Голштинией, герцог вел на французском²⁰¹. Возможно, профессор считал предметы, которые преподавал Петру Федоровичу не он, не такими уж важными? И преуменьшал успехи ученика в «чужих» областях, как, видимо, преувеличивал в своих?