Екатерина I - Николай Павленко Страница 32

Новшества коснулись и духовенства. Выше отмечалось, что с учреждением Верховного тайного совета Сенат из Правительствующего стал Высоким. Понизился и ранг Синода — 14 июля 1726 года вместо Правительствующего он стал именоваться Святейшим ^[89]. Но это не единственное проявление тенденции усиления зависимости духовной власти от светской.

Важнейшее значение в этом плане имел манифест 1726 года о разделении Синода на два департамента. Первому отдавались на откуп дела духовные, а второму — полноправное управление принадлежавшими монастырям и епархиям вотчинами. Сбор с них налогов и исполнение судебных функций манифест изображал как акцию благодеяния по отношению к Синоду, который освобождался от выполнения чисто светских забот, состоявших в управлении вотчинами и судопроизводстве. Отныне Синод мог сосредоточиться на укреплении и распространении православия, соблюдении его чистоты, борьбе с раскольниками и сектантами и обращении язычников в православных. Однако подлинная цель манифеста заключалась в продолжении начатого еще в 1701 году секуляризационного процесса, в изъятии государством у духовенства недвижимой собственности.

Каждый из двух «апартаментов» состоял из шести персон, причем в первом заседали исключительно духовные иерархи, а во втором — светские чины, назначаемые светской властью. И тем и другим жалованье платило государство, члены первого департамента лишались права пользоваться доходами с вотчин.

При Екатерине I возникло дело новгородского архиепископа Феодосия. Оно представляет интерес не вследствие его влияния на судьбы духовенства, а потому что в нем выявились как претензии высших иерархов, так и нравственный облик духовных пастырей. В своих поступках Феодосий руководствовался не высоконравственными догматами церкви, а приземленными личными интересами. Он принимал новшества, если они не сопровождались сокращением его доходов и не ущемляли прав, принадлежавших его сану. Его честолюбие было оскорблено тем, что после смерти блюстителя патриаршего престола Стефана Яворского он не был назначен президентом Синода, а корыстолюбие — урезанием его доходов. К этому надо добавить сварливый характер Феодосия, его нетерпимость к тем, кто не разделял его взглядов, неразборчивость в средствах достижения цели, грубые выпады против императрицы и светских вельмож.

Резкие высказывания новгородского архиерея в адрес светской власти начали звучать еще при Петре Великом: «Отнял Бог милость свою от этого государства, потому что духовные пастыри сильно порабощены и пасомые овцы над пастырями власть взяли». В 1724 году Феодосий даже осмелился высказать свое недовольство Петру, чем вызвал раздражение царя. В ожидании кары Феодосий обратился с просьбой о заступничестве к Екатерине: «Вчерашнего числа [30 апреля 1724 года] в Покровском селе безумием моим, не выразумев благопотребной воли всемилостивейшего государя, прогневал я, окаянный, его императорское величество так много, как никто больше; того ради пребываю в великом страхе и отчаянии». Владыка просил «разрешения лично покаяться в моей великой вине».

«Предстательством» Екатерины дело было улажено, но Феодосий отплатил своей заступнице черной неблагодарностью. После ее коронации он так высказался по поводу необходимости упоминать ее имя в ектениях: «Какова та молитва будет, что по указу молиться?»

После смерти Петра Великого Феодосий посчитал, что ему все дозволено. Он стал вести себя вызывающе, совершал один за другим выпады против императрицы и вельмож. 12 апреля 1725 года владыка подъехал в карете к мосту перед дворцом императрицы и, будучи остановлен караульным, вышел из кареты и, гневно размахивая тростью, закричал: «Я сам лучше светлейшего князя!»

Через несколько дней, когда в Петропавловском соборе должна была совершаться панихида по покойному императору, Феодосий вступил в пререкание с камер-юнкером, по поручению императрицы пригласившим его на церемонию. Когда же обер-гофмейстер Олсуфьев передал Феодосию повеление быть на обеде, он заявил: «Мне быть в доме ее величества не можно, понеже я обесчещен. Разве изволит прислать нарочного, чтоб проводили». «Нарочного», разумеется, не прислали, и Феодосий на обеде не присутствовал.

Подобную дерзость двор запомнил. Но Феодосий не угомонился и начал осуждать церковную реформу. В недоброжелателях Феодосий недостатка не испытывал, и архимандриты вскоре донесли о его недостаточно благонадежных рассуждениях: «Никто духовным недоброжелательны, все уклонишася вкупе, какого тут благословения Божия ожидать? Воистину скоро гнев Божий снидет на Россию». Далее Феодосий продолжал: «Государь старался ниспровергнуть это духовное правительство и для того нас утеснял штатом и недачею жалованья, а теперь смотрите: мы все живы, а он умер, его нет».

Когда Феодосий, наряду с другими членами Синода, получил повеление императрицы участвовать на панихиде по почившему Петру, он, поднявши глаза к небу, воскликнул: «Боже милостивый, какое тиранство! Чего церковь дождалась? Мирская власть повелевает духовной молиться, это слову Божию весьма противно».

В последующее время уже ничто не удерживало владыку от резких слов в адрес Петра и его церковной реформы: «Доколе будет тиранство над церковию, дотоле добра надеяться невозможно и суеверие не искоренить, понеже пастыри ни в чем не могут иметь воли, а в церкви монархии нет и никакой не бывало…» Феодосий клеймил Петра не только за духовную реформу, но и за светские дела: «За воинские дела не для чего его хвалить: воевал он от младенческой своей охоты и из тщеславия, а не для государственной пользы… Был государь великой амбиции, глубоких и беспокойных замыслов: новые одни за другими дела заводил, сегодня задумал великое дело, завтра еще большее затеет…»

В поведении Феодосия нетрудно разглядеть непостоянство: то он осуждал светскую власть, то подавал Екатерине челобитную, в которой клялся в верности ей; он прежде всех учинил присягу «и подписал то и содержать ту мою присягу до кончины жизни моей тщуся непременно».

Феодосий позволял себе не только произносить «предерзостные и непристойные слова», но и обдирать с икон серебряные оклады, отбирать церковную серебряную утварь, колокола — духовному пастырю были не чужды пороки светских людей.

11 мая 1725 года указом императрицы Феодосий был отрешен от синодского правления и Новгородской епархии и сослан в Карельский монастырь, расположенный в устье Двины, где его надлежало содержать «под караулом неисходно» ^[90].

Трудное время после смерти Петра наступило и для антипода Феодосия — Феофана Прокоповича, блестящего публициста и проповедника, автора двух важнейших трактатов эпохи: регламента Духовной коллегии и «Правды воли монаршей». Петр использовал таланты Прокоповича в проведении церковной реформы, оказывал ему доверие и покровительство. После кончины Петра Феофан лишился защитника и подвергся настолько серьезным нападкам противников церковной реформы, что ему грозили большие неприятности.

Доносители из лагеря противников реформ обвиняли Феофана Прокоповича в лютеранских симпатиях, в пренебрежении к иконам и прочих тяжких преступлениях. Главное обвинение носило политический характер — ему приписывали недоброжелательное отношение к императрице. Все обвинения были ложными, и образованному и опытному полемисту не составило труда их опровергнуть. Более того, его духовная карьера продолжилась, и после низложения Феодосия он стал новгородским архиепископом.