Украденная субмарина. К-129 - Михаил Вознесенский Страница 32

При военных вузах, в основном морских, были созданы подготовительные училища, куда мальчишек принимали после седьмого класса. Решение было мудрое. С одной стороны, подтянуть до кондиции недоучек минувшего лихолетья, с другой — забрав подростков на государственный кошт, дать послабление неполным до поры семьям. А третья выгода: семь лет суммарно — достаточный срок, чтобы выковать военного интеллигента, каким он виделся Сталину. Замечу (я отнюдь не поклонник «хозяина»), что об этом у нас почему-то упоминать не принято. Оттого, вероятно, и напутали биографы каперанга Кобзаря из камчатского города Вилючинска. Знали, что три года до училища носил он бескозырку с гюйсом — где еще, как не на действительной…

Но, согласитесь, кое-что в характере героя эта прелюдия к морской службе раскрывает, разве нет?

В те годы военно-морское училище во Владивостоке выпускало штурманов общего профиля. Чтобы стать подводниками, молодые лейтенанты, строго по желанию, проходили годичные курсы подплава в бухте Улисс. Поэтому на флот лейтенант Кобзарь попал только в 1953 г.

У него не было высокопоставленных родственников. Он не перепрыгивал через ступени служебной лестницы, но и не задерживался на них, не перехаживал в должностях и званиях. В 1958 г. стал командиром «малютки», первым на курсе.

М-250 была одной из последних подлодок прибрежной обороны знаменитой серии XV, которые доставлялись на Дальний Восток по железной дороге. Лодка совсем маленькая — подводное водоизмещение составляло всего 310 т, автономность — 10 суток, два носовых торпедных аппарата и пушка-«сорокапятка». Экипаж — 18 человек. Условия обитания более чем спартанские. В годы войны «малютки» хорошо проявили себя на Севере и на Черном море, но безнадежно отстали от времени, и только номинально могли числиться средством прибрежной обороны. Командирский дебют Владимира Кобзаря состоялся в Приморье.

В 1960 г. он принял под командование более крупный корабль — «эску». Это была подводная лодка среднего тоннажа проекта 613, самый массовый тип советских субмарин. Они много времени проводили в море, и офицеры быстро приобретали хорошие морские навыки.

В 1964 г. Кобзарь вступил в должность командира К-129. Здесь его профессиональный рост несколько затормозился. В том же году лодка была поставлена на переоборудование на Дальзавод во Владивостоке. Работы велись медленно. Завод впервые выполнял работу по модернизации комплекса баллистических ракет. Бесконечные согласование с проектировщиками сопровождались многочисленными переделками. Практически вся центральная часть субмарины в районе четвертого отсека была распорота электросваркой. Вырезали прежние пусковые ракетные шахты и на их место устанавливали новые.

Основной задачей экипажа было всеми силами оберегать субмарину от пожара вследствие брошенного в лодочных «шхерах» окурка или огарка электрода — культура производства отечественных корабелов в комментариях не нуждается. На лодке был оставлен необходимый минимум личного состава и офицеров. Естественно, не могло быть никакой речи о боевой учебе и сколачивании полноценного экипажа. Зеленая молодежь, которая пришла на лодку с началом ремонта, с его окончанием готовилась к «дембелю», — при том, что на флоте служили срочную еще четыре года.

Поэтому было бы слишком смелым утверждать, что капитан 2-го ранга Кобзарь заметно вырос как «профи» у причальной стенки Дальзавода, как раз напротив популярнейшего у офицеров ресторана «Горизонт»… Не потому ли, называя Кобзаря одним из опытнейших офицеров-подводников на Тихоокеанском флоте, летописцы этой трагической эпопеи старательно обходят сроки ремонта субмарины? А продолжалось дальзаводское сидение с начала 1964 г. по осень 1967-го.

Привинтив третью звезду на двухпросветный погон, он понял, что подходит пора сходить на берег. Кобзарь, несомненно, был свободен от альтруизма, мол, дорогу — молодым. И себя стариком не числил — всего 37 лет. Но что впереди, какова перспектива? За считанные дни до выхода из завода дали ему нового старпома. Опытный, старательный, честолюбивый. Но уже отбарабанил три года старпомом на точно такой же лодке К-99. На атомоход ему доктора наложили «дробь». Слепой не увидит, что такое перемещение по горизонтали — определенно на вырост… Ну, а вам, милейший Владимир Иванович, самому-то куда податься? Сильно подвел Кобзаря затянувшийся ремонт с модернизацией. Предельный возраст для поступления в академию — 38 лет. Менять командира в процессе затяжного ремонта было не принято. Новый человек концов не отыщет, заморочат судоремонтники. Затем надо вводить корабль в строй, и снова замена нецелесообразна. Наконец, Кобзарь — хотя и простоял у заводской стенки три с половиной года, — оставался для командования 15-й эскадры «пришлым», в море не опробованным. Как его в академию рекомендовать? Прояви себя сначала в походе. Он проявил. Но потом возникли личные обстоятельства…

Достойному офицеру пришлось смириться с тем грустным обстоятельством, что адмиральские звезды ему не светят. «У адмиралов есть свои дети» — в этой злой флотской шутке очень мало шутки. В 29-й дивизии ТОФ настойчиво заговорили о грядущем переходе командира К-129 на береговую должность. Прочили в начальники штаба или в заместители комдива по боевой подготовке — компенсация?

Сам Кобзарь особо не спешил оставлять командирство. Из полноправного хозяина да в чиновники… Береговая зарплата по должности выше. Но за минусом «плавающих» выходило куда меньше. Вот и минус семейному бюджету. Дело даже не в деньгах, подводники не бедствовали. Но в штабе все время на глазах у начальства. Живого дела мало. Бумаги. Рутина. Субординация…. А командир, он где? Занимается по своему плану. На лодке, когда она в базе стоит, «адмиральский час» после обеда — святое дело, и, чего греха таить, в тесном кругу командирском «вопрос-другой» разлить да обсудить… За девять полных лет прочно врос Владимир Иванович в командирство. Везде, правда, опоздал с этим дальзаводским сидением. Теперь куда торопиться… После сорока на лодке служить тяжело. А до того — можно.

Это сейчас, по возвращении в базу, вторым за командиром, не смея до окончания доклада ступить на сушу, над водою ждет на трапе какой-нибудь кап-три, с профессионально непримечательным лицом. Правую ладонь под козырек, а в левой до белизны костяшек офицер сжимает штампованный металлический «кейс». Который традиционно крашен под «слоновую кость», причем всегда кое-как, с подтеками, каким-нибудь мат-росом-«губарем». И бечевки болтаются из-под пластилиновой печати.

Положено ждать, пока батя-комдив дослушает формальный доклад да облапит заросшего кудлатой двухмесячной бородой командира. Тут же офицер, наскоро козырнув начальству (которое ему и не начальство вовсе), серой мышкой шасть — и в УАЗик, который уже ждет, мотора не глушит… Так перво-наперво, побыстрее от греха подальше, увозят с лодки коды ракетного запуска, и шифры, и еще бог весть что, связующее ядерный чемоданчик самого президента с этой по-казенному невзрачной шкатулкой. Без нее, дьявольской, подводный ядерный «стратег» сразу превращается в блокшив. Так со времен дредноутов военные моряки всего мира называют плавучий склад боеприпасов. Назначать в корабельные штаты подлодок оперуполномоченных 3-го Главного управления КГБ — военная контрразведка — начали именно после исчезновения К-129. Возможно, это совпадение.