Мадам Пикассо - Энн Жирар Страница 32

– Бог ты мой! – Брак покачал головой.

– Да.

Пикассо закрыл лицо ладонями и какое-то время молчал.

– Я дал обещание Фернанде, – наконец добавил он с тяжелым вздохом. – Я стараюсь выполнить его, но Dios mio, это так трудно!

– Ты не женат. Вас ничто не связывает.

– Она называет себя мадам Пикассо, и весь Париж об этом знает.

– Желания не всегда совпадают с действительностью.

– Но я мог все разрушить. Поэтому я уехал из Парижа, надеясь, что мое желание пройдет само собой.

– Ты решил, что можешь забыть о нем здесь, где тебя ничего не отвлекает.

– Если бы все было так просто…

– Эта девушка – Марсель или Ева – ты на самом деле чувствуешь, что она отличается от остальных? В прошлом ты далеко не всегда хранил верность Фернанде.

– Это самая странная вещь, Жорж. Ее настоящее имя – Ева, и мне иногда кажется, что она самая первая женщина в мире. С ней я чувствую себя по-другому, как будто могу стать первым мужчиной. Вернее, как будто я могу стать новым человеком, не похожим на предыдущего.

Пикассо провел ладонью по лицу, понимая, что не смог как следует объяснить свои чувства. Фрика вышла из студии и начала бегать кругами, а потом улеглась у его ног.

– Это нехорошо, – сказал Брак, покачав головой.

– И что мне теперь делать?

– Мы будем рисовать.

– До каких пор? – спросил Пикассо, подавив очередной тяжкий вздох.

– До тех пор, пока не пройдут самые острые симптомы. А потом мы снова начнем рисовать.

После этого они вместе писали картины и сравнивали полотна весь следующий день, пока Марсель приносила им чай и фрукты и опустошала пепельницы. Их горячие дискуссии о формах и структурах наполняли студию на холме над городком Сере.

Вид от монастыря, с пологим склоном и вишневым садом на переднем плане и городскими крышами в отдалении, был для них превосходным сюжетом. Они решили изобразить одну и ту же сцену, каждый в своей творческой манере и в кубистском стиле, а на исходе дня открыть бутылку вина и сравнить результаты.

В пять часов вечера Пикассо дожидался один на каменной террасе, пока Брак и Марсель не спустятся вниз после дневного отдыха. Марсель нравилась Пикассо, но его немного раздражало, с какой легкостью Жорж был готов уединиться со своей новой женой. Это отвлекало его. В конце концов, Пикассо пригласил друга, чтобы рисовать картины, а не отдыхать со своей женщиной.

Он прекрасно понимал, что завидует. Было ясно, что эту пару объединяет нечто большее, чем слова и жесты. Но это лишь подчеркивало, чего ему не хватало в собственной жизни, и заставляло его вспоминать некоторые собственные связи с женщинами в прошлой жизни, прежде чем он получил какое-то представление о настоящей любви.

Он закурил очередную сигарету и вспомнил, как его отец дон Хосе впервые привел его в бордель. Тогда он был всего лишь подростком.

– Вымещай свои желания здесь, сынок, а не на соседских девушках, – посоветовал отец, высокий и суровый, с темной бородой, обрамлявшей выступающие скулы. – Так твое искусство останется чистым, как и твоя репутация.

Дон Хосе положил руку на узкие плечи Пикассо, когда представлял сына местным проституткам. Он делал это, исходя из лучших побуждений.

К несчастью для Пикассо, переполненного юношескими впечатлениями, опыт той ночи не укротил его фантазии, а лишь разжег его интерес к женщинам. Следующим вечером он продал два эскиза на перекрестке, чтобы самостоятельно отправиться в бордель. Тем временем его младшей сестре Кончите, которая уже давно и тяжело болела, становилось все хуже, и поздним вечером, в алом свете угольной печи, его мать заставила всех молиться за здоровье девочки, подчеркнув связь между распущенностью сына, состоянием Кончиты и Божьей волей. Так в нем зародилось чувство вины, которое с тех пор не покидало его.

Потом была последняя ночь, когда Пикассо вышел на улицу, окутанный запахом дешевых духов и под руку с девушкой, прильнувшей к нему. Старшая сестра Лола поджидала его, прямая как палка, разгневанная и убитая горем. Пикассо посмотрел на нее и устыдился. Он попался, как заяц в силки.

– Если ты закончил, пора идти домой. Ты нужен маме. Кончите стало хуже. Очень жаль, что вы с отцом выбрали разные бордели, и мне понадобилось много времени, чтобы найти вас обоих.

Горькая желчь подступила к его горлу вместе со смесью стыда, ужаса и горя. Лола отвесила ему легкую пощечину.

– Ты уже стал похож на отца.

Эти два образа слились в его сознании и превратились в пугающее, искаженное целое. Целомудренность и похоть: его невинная младшая сестра, лежавшая при смерти, и юная проститутка, густо размалеванная помадой и оставившая тошнотворное красное пятно на его члене, как будто она решила заклеймить его. Когда Лола ушла, он согнулся пополам и сблевал на каменную стену в круге желтого света, под звуки музыки и света из распахнутой двери борделя за спиной.

Затем последовал странный момент, до сих преследовавший его, – яркие образы шлюхи и девственницы – его похоть, презрение к себе и двойственное отношение к тому и другому.

– Давай посмотрим, что у тебя получилось, – звучный баритон Брака оторвал Пикассо от его воспоминаний.

Он вздрогнул и отогнал мысли в темный закоулок своего прошлого.

– Мой холст стоит внутри.

Пикассо поднялся со скамьи.

– А мой здесь, – обратился он к другу и указал на мольберт, стоявший на другой стороне террасы. Брак подошел туда и стал осматривать картину в лучах заходящего солнца.

– Zut! C’est ne folie! Incroyable! [32]Они почти одинаковые, – провозгласил он и издал победный клич. – Правда, у меня есть нюансы, которых здесь явно не хватает, – с ухмылкой добавил он.

– Дьявольщина! – проворчал Пикассо, когда Брак положил руку ему на плечо. – Боже, как хорошо заниматься этим вместе с тобой.

Он глубоко вздохнул.

– Мне нравится твоя передача игры света вот здесь, – Брак указал, где именно. – И вот этот цвет, который ты смешал для крыши. Выглядит необычно.

– Разумеется, я же Пикассо! – он криво улыбнулся, радуясь тому, что может думать о чем-то еще.

– А я Жорж Брак. Когда-нибудь мы увидим, чье имя запомнили лучше.

– Посмотрим, – отозвался Пикассо и закурил очередную сигарету.