Аскольдова тризна - Владимир Афиногенов Страница 32

— Вот и хорошо... Слушай, Предслава. Меня вызвал к себе царь. От него только что ушли хазарские послы. У одного из них по дороге к нам при родах умерла жена. Остался маленький, и брат мой просил помочь, ибо хазарские правители очень расположены к этому послу. Он кому-то из них спас жизнь. Я и подумала, а не могла ли быть наша Настя кормилицей и тому малышу?.. А может статься, и женой его отца... Ведь теперь-то она одна... Ах, как жаль её мужа и моего младшего брата, что погибли на охоте!

— А захочет ли сама Настя? — робко засомневалась Предслава.

— А мы её и спрашивать не будем! — вскинулась Сфандра. — Она служанка моя... Как и ты! — обрезала княгиня. — А если откажется, то можно подумать, что жив её муж... Ведь трупа-то его не обнаружили. — Сфандра задержала взгляд своих пронзительных глаз на лице мамки и вышла.

«О, Перун, помоги!» — мысленно взмолилась своему богу Предслава, вспомнив, как хладнокровно княгиня отдала приказ своим рындам порешить в Киеве первохристиан и в их числе родственника Ярему и как рынды сожгли их в молельной пещере.

Сфандра направилась к брату и сказала, что кормить сироту-малютку будет только что родившая тоже мальчика её служанка, вдова, муж которой погиб вместе с Косташем на охоте.

— У меня этот ужасный случай не идёт из головы, сестра, — тихо и очень размеренно заговорил Мадин, сжимая ладонью на поясе приталенной одежды рукоятку кинжала, отделанную золотом и драгоценными камнями. — Ведь нашли только растерзанные при падении на острые камни тела нашего брата и двух лошадей. А тела княжьего мужа Аскольда не было... Мне это тогда показалось подозрительным.

— Потому ты и послал на всякий случай искать русского дружинника...

— Да, это так. Но не нашли, сама знаешь... А скажи, сестра, знает ли Аскольд, что убили в Черной Булгарин его сына?

— Мне доложили, что знает. Но, кажется, не ведает, кто убил...

— Ты в этом уверена?.. Если напарник Косташа остался в живых и улизнул от нас, мог он Аскольду и рассказать обо всём.

— Ну и пусть! Будет тогда помнить, что мы умеем мстить за измену... Принял христианство, теперь по закону этой веры имеет лишь одну жену, меня отверг... И благодарю тебя, брат, что согласился переселить к границам Аскольда часть своих людей, которые станут верой и правдой служить злейшим врагам его — хазарам.

— А согласился я, милая сестра моя, не только потому, чтобы раздосадовать твоего обидчика, так как ты дорога мне. И даже не потому, что хазары обещали мне хорошо заплатить. Ведь как бы мы ни были сильны и отважны, сколькими бы качествами, ниспосланными Великим Небом, ни обладали, в конце концов отыщутся более могущественные племена, которые поработят нас... И сие может скоро случиться, ибо мы находимся в их окружении. Нас не очень много, а тут, согласившись защищать границы такого сильного государства, как Хазарский каганат, мы сразу перейдём под его защиту. Отрадно ещё и то, что правители Хазарии считаются с нами, тогда как другие племена — аланов и гениох — насильно гонят к своей границе. Поэтому мне хотелось сделать доброе одному из послов хазар...

Посла звали Суграй. Сотник. Это он превратившемуся в волка Еруслану отрубил голову у стен Киева, а при отходе от города уже на переправе через Итиль спас жизнь кагану, когда его лошадь стала тонуть, и тот сотника с тех пор не забывал. И включил в посольство к царю Мадину на Северный Кавказ как непосредственного представителя с порубежной линии...

Вот так Настя стала вначале кормилицей сына Суграя, а затем и его женой, ибо княгиня Сфандра подарила древлянку послу как рабыню. Уже дважды в этом качестве её берут в жёны: в первый раз — грек в Крыму, во второй — хазарин. Да к тому же во второй раз при живом муже, который, ничего не ведая, находится далеко-далеко. Но о том, что он жив, Настя не могла сказать и тогда, когда её снова брали в жёны. И не только сказать, но даже хотя бы чуть-чуть выдать себя.

И древлянка молча согласилась ехать с Суграем на пограничную линию в качестве жены и кормилицы его сына.

Расселение кавказских племён на русо-хазарской линии коренным образом изменило весь уклад пограничной жизни; хазары постепенно отошли от несения службы, полностью передоверив её служивому сословию, состоящему из аланов, царкасов, гениохов, а позднее из печенегов и гузов.

Этому сословию хазары определили земельные наделы, сами же, имеющие немалые земли, стали житьи крепостях, а управлять владениями назначали специальных людей.

Как правило, во главе каждой такой крепости стоял хазарин-иудей, выбиравшийся царём или каганом из числа хорошо знаемых ими. А служилым сословиям, жившим теперь на собственных наделах, было оставлено существовавшее ранее право, особенно у царкасов, выбирать из своей среды так называемых атаманов.

— Матушка, а что означает слово «атаман»? — спрашивал у древлянки повзрослевший Радован.

— Ата, сынок, с языка царкасов, у которых мы жили и где погиб Доброслав, — нажимая на последние слова, отвечала Настя (не дай бог, Радован узнает правду и проговорится!), — переводится как «отец», «старший», а ман у многих народов, не только тюркских, означает «мужчина». Значит, атаман — старший начальник.

— Как настоящий мой отец, когда мы ещё в Крыму жили?

— Примерно так, — соглашалась древлянка.

Суграя по дороге к границе вызвали в Итиль; он по велению Завулона срочно принял иудаизм и уже начальником крепости отбыл из столицы Хазарского каганата. С него было взято слово, что жён своих и близких подданных с помощью вверенного ему ламдана (иудейского учителя) он тоже обратит в иудейскую веру.

Насте, бывшей христианкой, а потом снова ставшей язычницей, предстояло принять теперь третью веру, главным и непременным условием которой являлось убеждение, что Бог «принадлежит только одному народу».

Древлянке ещё предстоит разобраться в этом вопросе. У неё ещё не выветрились из памяти слова апостола Павла, что «нет разницы между иудеем и еллином, потому что один Господь у всех... Неужели Бог есть Бог иудеев только, а не язычников? Конечно, и язычников...»

А может быть, ей, женщине, сорванной со своего места, как ветром перекати-поле, и носимой по жизни злым роком, придётся по душе иудейское божество, которое тоже женского рода и зовётся Шехина? Одетая в тёмные одежды, она бродит по земле, оплакивая Иерусалимский храм и горе своих детей, рассеянных среди народов...

Но только не могла теперь Настя, как Шехина, свободно бродить; передвижения древлянки были строго ограничены стенами крепости, в которой жила иудейская знать. Даже охранники из числа язычников не могли нести караул внутри, лишь с внешней стороны...

Когда сыновья (малыша умершей Гюльнем Настя тоже считала своим) ещё сосали грудь, в голову древлянки мысли о свободе даже не приходили — просто некогда было и думать об этом. Но, как только сыновья подросли, Настя вдруг почувствовала себя как птица в клетке, тем более что ими стала заниматься юная жена Суграя и у Насти появилось ничем не занятое время. Но тут её начал навещать ламдан. По прошествии некоторого времени он сказал Суграю: