Алексей Орлов - Нина Молева Страница 32

Дома все притихли. Хоть и далеки от дворца, известно, щепки далеко лететь будут. Вон сколько холстов отставить пришлось: теперь за ними заказчик не придет. Покойную императрицу никто в доме своем не повесит, да и те, что при покойнице состояли, о портретах и думать забудут. В который раз оно так. Мальчонкой был, когда самого государя императора Петра Великого в последний путь провожали. Сколько недель тело царственное в соборе Петропавловском, что в крепости, стояло. Государыня Екатерина Алексеевна что ни день слезы туда проливать ходила. С амантами крыться перестала, а все равно сходит, положенное время отстоит и за застолье. Ровно знала: короткий ей век на престоле отпущен. С ней самой куда как быстро управились. Александр Данилович Меншиков всем распоряжался, со свадьбой императора Петра Второго торопился. Мочи нет, хотел дочку на престоле императрицей Всероссийской увидеть.

Художники только-только за дело принялись — молодых писать, ан государыня-невеста уж сменилась. Марию Александровну, меншиковскую дочку, с папашей в Березов, в жестокую ссылку, а Екатерину Алексеевну Долгорукую во дворец. И снова, как ни торопились, не поспели: жениха не стало — от простудной горячки в одночасье сгорел. Портреты в кладовых так и остались. До частных заказов дело не дошло, а в работе казенной отчитываться всем пришлось — а как же!

Молодого государя также в одночасье и схоронили, чтобы государыне Анне Иоанновне восшествия на престол не задерживать. Известно, покойный самодержец — одна обуза. Зато государыня Анна Иоанновна целых десять годков процарствовала. Портреты свои больше жизни любила, повторять каждый многократно велела. И то сказать, смолоду красавица на загляденье была, а уж с годами… Да кого время красит? Государыне оно и вовсе снисхождения не дало. Все персоны по первым образцам писались, чтоб ничего не менять, какой перемены в лице по ошибке не приметить.

Хотела было государыня наследников своих изобразить, как о бракосочетании ихнем объявила. Мол, быть наследником престола сыну — когда родится — племянницы ее, принцессы Мекленбургской Анны Леопольдовны да герцога Антона Брауншвейгского. Да с мысли, видно, в те поры сбилась. Свадьбу сыграли на удивление быстро, а портреты недописанные — опять же в кладовые. Ни тебе счистить — что холсту-то грунтованному пропадать! — ни истребить: персоны царствующего дома!

А как государыня скончалась, принцесса все ее из дворца вынести боялась. Так и арестовали Бирона с семейством — гроб в соседней зале промеж свечей траурных стоял. Быстро все так. Может, одни художники и замечали — по работе. За такую, что недоделана, платы не полагалось.

Левицкому Дмитрию Григорьевичу, что у меня теперь живет, портретное мастерство постигает, рассказал, а он о бренности земной славы рассуждать стал. Ни к чему это. Да и книг много читает. Вечерами за полночь над ними засиживается. И то сказать, у него свои огорчения. На графа Разумовского Кирилу Григорьевича надежду имел, ан графа под арест. То ли не потрафил новому императору, то ли император его в чем заподозрил. Сказывали, будто во зло ему поставил, что ко гробу императрицы Елизаветы Петровны несколько разов по своей воле приходил, со свечкой стоял.

Сам государь новый около державной тетки и не думает бывать. Камер-лакей шепнул: если когда и войдет, так со своей аманткой да другими дамами придворными. Постоят минуту-другую, пошутят, покуражатся да со смехом и прочь пойдут. Выходит, никого около покойницы и нет. Некому в последний путь проводить. Воронцовы, известно, опасятся. А Шувалов Иван Иванович как пожитки собрал, апартаменты свои во дворце после кончины государыниной освободил, так к покойнице ни ногой. Графа Разумовского хоть через несколько дней и выпустили, никуда он теперь не сунется, ни о каких делах хлопотать не станет. Вот и думай, как заказа на коронационные торжества не упустить. Может, все-таки Воронцовы помогут. Так ли, иначе ли, а все Романовна без пяти минут императрица, а великому канцлеру родной племянницей приходится.