Десять меченосцев - Эйдзи Есикава Страница 32

Осуги, которая раздувала угли в очаге бамбуковым веером, едва взглянула на мальчика.

— Ну, что там еще?

— Не знаешь? Такэдзо сбежал, бабушка!

— Сбежал?

Веер упал из рук Осуги прямо в очаг.

— Что ерунду мелешь?

— Утром его не нашли на дереве. Только обрывки веревок.

— Хэйта, знаешь, что бывает за вранье?

— Это правда, я не вру. В деревне только и говорят об этом.

— Ничего не путаешь?

— Нет! А в храме ищут Оцу. Она тоже исчезла. Такая суматоха!

Осуги как громом ударило. Она побледнела, а потом стала почти фиолетовой, как пламя на догоравшем бамбуковом веере. Глядя на мертвенно-бескровное лицо бабки, Хэйта в страхе отпрянул.

— Хэйта!

— Да!

— Беги скорее и позови отца! Потом приведи дядюшку Гона, он работает в поле у реки. Быстрее! — Голос Осуги дрожал.

Не успел мальчик выбежать за ворота, как подошла толпа деревенских жителей, и среди них зять Осуги, дядюшка Гон, другие родственники и крестьяне.

— Эта девчонка, Оцу, тоже пропала?

— И Такуан исчез!

— Веселенькая история!

— Они были в сговоре!

— А как же старуха? Задета честь семьи.

Зять и дядюшка Гон, вооруженные копьями, которые передавались в семье по наследству, топтались перед домом. Им нужен был приказ, поэтому они с нетерпением ждали Осуги.

— Бабуля, — не вытерпев, крикнул кто-то из родни, — слышали новость?

— Сейчас выйду, — последовал ответ. — Не волнуйтесь!

Осуги быстро взяла себя в руки. В висках застучало, когда она убедилась, что ужасная новость не выдумка, но она постаралась собраться с мыслями. Преклонив колени перед алтарем, она молча прочитала молитву, затем выпрямилась, открыла глаза и гордо подняла голову.

Подойдя к оружейному шкафу, Осуги раскрыла створки, выдвинула ящик и достала заветный меч. Она уже переоделась для погони. Осуги засунула короткий меч за пояс и в прихожей крепко замотала вокруг щиколоток ремешки сандалий. Почтительная тишина у ворот свидетельствовала, что односельчане поняли ее замысел. Упрямая старуха была в боевом настрое и яростно желала мести за оскорбление, нанесенное ее дому.

— Мы восстановим справедливость, — отчеканила Осуги. — Сама поймаю бесстыжую девку и прослежу, чтобы ее наказали по заслугам.

Старуха строго поджала губы, и, прежде чем кто-либо успел вымолвить слово, она твердой поступью зашагала вниз по дороге.

— Раз Осуги так решила, мы должны идти с ней.

Родственники и крестьяне гурьбой потянулись за грозной воительницей. Вооружаясь на ходу палками и самодельными бамбуковыми копьями, они без остановок двигались к перевалу Накаяма. К полудню достигли цели, но беглецов там не обнаружили.

— Упустили! — послышался разочарованный возглас. Преследователи негодовали. Масла в огонь подлил страж с заставы, объявивший, что не может пропустить через границу такую толпу.

Дядюшка Гон пустился в объяснения, что Такэдзо — преступник, Оцу — дьяволица, а Такуан — сумасшедший.

— Отступись мы, — втолковывал дядюшка Гон, — так наши предки будут навеки запятнаны. Как мы людям в глаза будем смотреть? Деревня засмеет. Семейству Хонъидэн придется покинуть родные места.

Сочувствуя их щекотливому положению, страж, однако, ничего не мог поделать. Закон есть закон. Он мог бы послать в Химэдзи гонца за специальным разрешением на переход границы, но это потребовало бы много времени.

Посоветовавшись с родственниками и крестьянами, Осуги обратилась к стражу:

— Нельзя ли пропустить хотя бы двоих — меня и дядюшку Гона?

— По закону можно и пятерых!

Осуги удовлетворенно кивнула. Если кто-то и ждал от нее трогательного прощания, то напрасно. Старуха деловито подозвала спутников, которые выстроились перед ней, внимательно глядя на ее тонкие губы, не закрывающие крупные выпирающие зубы. Удостоверившись, что ее внимательно слушают, Осуги сказала:

— Пока у нас нет причин тревожиться. Я предвидела такой поворот событий. Взяв короткий меч, самое дорогое наследие семейства Хонъидэн, я встала на колени перед поминальными табличками предков и по обряду произнесла слова прощания. Я дала два обета. Первый — догнать и наказать беспутную девчонку, которая замарала наше имя. Второй — выяснить, пусть ценой жизни, жив ли Матахати. Если он жив, я привезу его домой, чтобы он продолжил наш славный род. Я поклялась, что верну сына, даже с веревкой на шее, если будет сопротивляться. У него долг не только передо мной и теми, кто уже в лучшем из миров, но и перед всеми вами. Он найдет жену в сто раз лучше, чем Оцу, смоет пятно позора, и жители Миямото вновь признают благородство и честь нашего дома.

Люди восторженно внимали ее словам, кто-то даже завопил от избытка чувств. Осуги строго уставилась на зятя:

— Я и дядюшка Гон заслужили право удалиться на покой от дел. Гон полностью принимает взятые мной обеты. Мы готовы исполнить клятву, пусть на это уйдет два-три года и нам придется исходить всю страну. В мое отсутствие главой дома остаешься ты. Обещай, что без нас будешь работать не покладая рук. Никакие оправдания о погибших шелковичных червях или одичавшем поле я не приму. Ясно?

Дядюшке Гону было под пятьдесят, Осуги постарше лет на десять. Односельчанам не хотелось отпускать их одних, ведь они не справились бы с Такэдзо, даже если бы и нагнали его. Для жителей деревни Такэдзо оставался зверем, готовым убивать ради запаха крови.

— Не лучше ли взять трех молодых крепких парней? — предложил кто-то. — Пятерых пропустят.

Старуха решительно вздернула голову.

— Обойдусь без помощи! Не нуждалась и не нуждаюсь. С ума посходили от силы Такэдзо! Я его не боюсь. Для меня он по-прежнему безволосый ублюдок, каким я знала его в младенчестве. Он сильнее физически, но я-то еще в своем уме. Пока могу перехитрить не одного противника. Дядюшка Гон тоже не развалина. Теперь вы знаете мой план, — горделиво произнесла Осуги. — И я исполню его. Вы же возвращайтесь домой и следите за хозяйством!

Велев всем идти в Миямото, Осуги направилась к заставе. Никто не осмелился остановить ее. Двое стариков шли по горной тропе на восток, вслед им неслись прощальные возгласы.

— Отважная женщина! — заметил кто-то.

Другой, приложив руки рупором ко рту, закричал:

— Заболеете, немедленно шлите гонца!

— Берегите себя! — заботливо напутствовал третий.

Осуги обратилась к дядюшке Гону, когда голоса односельчан остались далеко позади:

— Нам не о чем беспокоиться. Мы и так умрем раньше молодых парней из деревни.

— Истинная правда, — согласился дядюшка Гон.